— Если, — произнес Псмит, терпеливо созерцая его сквозь монокль, — ваш бурный энтузиазм как будто не сразу передался мне, то отнесите это на счет того обстоятельства, что я не имею ни малейшего представления, о чем вы, собственно, говорите. Не могли бы вы дать мне кое-какие пояснения? Например, предположим, я соглашусь украсть колье вашей тети. Так что же я должен буду с ним сделать, когда и если оно будет украдено?
— Как что? Вручить его мне.
— Так, так. А что с ним сделаете вы?
— Вручу его моему дяде.
— А кому его вручит ваш дядя?
— Послушайте, — сказал Фредди, — может, я расскажу с начала?
— Превосходная мысль.
Скорость, с какой теперь несся поезд, понуждала вести разговор на крайне повышенных тонах, и Фредди нагнулся так, что его губы почти касались уха Псмита.
— Видите, дело вот в чем. Мой дядя, старик Джо Кибл…
— Кибл? — повторил Псмит. — Почему, — пробормотал он задумчиво, — мне знакома эта фамилия?
— Старина, да не перебивайте вы! — взмолился Фредди.
— Виноват.
— У дяди Джо есть падчерица, ее зовут Филлис, и она смылась и вышла замуж за типа по фамилии Джексон…
Псмит больше не перебивал рассказчика, но его лицо выражало все более и более живой интерес. Когда Фредди умолк, он ободряюще похлопал его по плечу.
— Следовательно, доход от этой кражи драгоценностей, если она состоится, будет употреблен на укрепление фундамента семейного очага Джексонов? — сказал он. — Я верно понял?
— Абсолютно.
— И нет опасности, извините меня за такой вопрос, что вы вцепитесь в добычу когтями и зубами, а затем используете ее для того, чтобы содержать себя в роскоши, к которой вы привыкли?
— Абсолютно никакой. Дядя Джо даст мне… э… кое-что для меня. Совсем немного, вы понимаете? Все обговорено. Вы тибрите колье и вручаете мне, я перекидываю его дяде Джо, а он его на время прячет. Скандал до небес, и дядя Джо получает перо в шляпу, обещав тете Констанции, что купит ей колье не хуже, затем он вынимает камни из оправы, отдает вставить их в новую оправу и дарит тете Констанции. Будто новое колье, если вы меня понимаете? Затем он выписывает чек на двадцать тысяч фунтов, и тетя Констанция, естественно, думает, что за колье, а он открывает для себя тайный личный счет. Посылает Филлис ее деньги, и все счастливы. Тетя Констанция получает свое колье, Филлис получает свои деньги, и ничего не меняется, только общий банковский счет тети Констанции и дяди Джо немножко усыхает. Ясно?
— Ясно. Хотя разобраться во всех этих колье не так-то просто. Пока вы рассказывали, я насчитал их что-то около семнадцати, но, видимо, ошибся. Да, мне ясно, товарищ Трипвуд, и могу сразу же сказать, что мое содействие вам обеспечено.
— Вы беретесь?
— Берусь.
— Естественно… — начал Фредди неловко, — я позабочусь, чтобы вам кое-что перепало. То есть…
Псмит остановил его укоризненным жестом.
— Дорогой товарищ Трипвуд, не надо опошлять радость нашего знакомства меркантильными соображениями. Что до меня, то счета предъявлено не будет.
— Как? Но послушайте…
— Любая помощь, которую я окажу, будет чисто любительской. Мне следовало бы сразу же упомянуть — но я не хотел перебивать вас, — что товарищ Джексон мой ближайший друг с нежного детства и что Филлис, его супруге, я обязан немногими солнечными лучами, озаряющими мое уныное существование. Я давно желал предпринять что-нибудь для облегчения их жребия и в восторге, что мне представился подобный случай. Правда, я не богат — по слухам, управляющий моего банка болезненно морщится при упоминании моей фамилии, — но все же не дошел до такой нищеты, чтобы взимать гонорар, если ради друга исполню простой долг вежливости, как-то: стибрю колье ценой в двадцать тысяч фунтов.
— Господи! Только подумать!
— Что именно, товарищ Трипвуд?
— Только подумать, что вы знакомы с Филлис и ее мужем!
— Совпадение, пожалуй, странное, но тем не менее так оно и есть. Не раз вкушал я холодный ростбиф под их кровом в воскресные вечера и весьма вам обязан за предоставление мне подобной возможности отплатить им за гостеприимство. Благодарю вас!
— Не за что, — сказал Фредди, несколько оглушенный таким красноречием.
— Даже если это скромное предприятие завершится катастрофой, мысль, что я сделал для юной пары все, что в моих силах, будет служить для меня источником утешения, покуда я буду отбывать положенный срок за решеткой. Она будет подбодрять меня. Тюремщики будут скопляться у моих дверей послушать, как я распеваю в моей темнице. Моя любимая крыса, подбирая скудные крохи моего завтрака, будет дивиться, почему я весело насвистываю, щипля утреннюю порцию пакли. По воскресеньям я буду присоединяться к церковному хору с таким самозабвением, что душа капеллана возликует. То есть, если произойдет нечто непредвиденное и меня, используя технический термин, что называется, «загребут». Я говорю «если», — продолжал Псмит, сурово взирая на своего собеседника, — но у меня нет ни малейшего намерения быть загребенным. До сих пор я не занимался преступной деятельностью в широком масштабе, но что-то подсказывает мне, что в грязь лицом я не ударю. Я с уверенностью предвкушаю быстро и четко проведенную операцию. А теперь, товарищ Трипвуд, прошу у вас извинения, но я вынужден оборвать наш дружеский разговор и схватиться не на жизнь, а на смерть со стихами старины Мактодда. При беглом с ними знакомстве ни малейшего смысла они не обнаруживают. По-моему, у мальчика не все дома. Да, кстати, вы случайно не знаете, что означает выражение «сквозь бледную параболу Восторга»? Я так и полагал. Ну, пока-пока, товарищ Трипвуд. Я попрошу вас на время удалиться в ваш угол и некоторое время самому себя развлекать. Мне же необходимо сосредоточиться. Сосредоточиться.
И Псмит, закинув ноги на противоположное сиденье, открыл лиловый томик и погрузился в него. Фредди, который все еще не мог привести свои мысли в порядок, смотрел на проносящиеся мимо пейзажи со смешанным чувством, слагавшимся в равных долях из безоблачной радости и скверных предчувствий.
III
Хотя стрелки станционных часов показывали начало десятого, тем не менее, когда к платформе Маркет-Бландингс подошел поезд и извергнул своих именитых пассажиров, вечер, казалось, только-только наступал. Солнце, как обычно, попавшись на крючок закона о летнем времени, закатилось лишь несколько минут назад, и золотые отсветы зари еще ложились на луга, между которыми, мурлыча, катил автомобиль, встретивший поезд на станции городка в двух милях от замка. Когда они миновали величественные каменные столбы ворот и начали следовать извивам подъездной дороги, тихая песня мотора словно лишь подчеркивала успокоительную тишину, а не нарушала ее. Воздух был напоен неописуемым английским благоуханием. Где-то в отдалении позвякивали овечьи колокольцы, кролики, помахивая пушистыми хвостиками, перебегали дорогу, а один раз за деревьями мелькнуло стадо вспугнутых оленей. Магическое безмолвие нарушал только переливчатый голос лорда Эмсуорта — возвращение в любимое поместье подействовало на его сиятельство возбуждающе. И отличие от своего сына Фредди, который в уголке безмолвно боролся то с надеждами, то со страхами, лорд Эмсуорт с той секунды, как автомобиль въехал в парк, извергал настоящую словесную Ниагару. Пронзительным тенорком, возбужденно жестикулируя, он указывал Псмиту на исторические дубы и на рододендроны с интересным прошлым. Монолог его, когда ближе к замку они закружили между цветниками, стал лирическим и превратился в своего рода гимн радости, в который минорной темой вплетались неодобрительные замечания по адресу Ангуса Макаллистера.
Бич, дворецкий, заботливо выгрузив их из машины перед парадным входом, доложил, что ее милость с мисс Пиви пьет послеобеденный кофе в беседке у лужайки для игры в шары, и вскоре Псмит под водительством его сиятельства уже пожимал руку величественной красавице, в которой — хотя в эту минуту
