— Нет, — повторил он. — Я боюсь.
Казалось, переговоры зашли в тупик, но Фредди, перед которым маячила тысяча фунтов, не мог допустить, чтобы столь многообещающий сюжет завершился столь пресно. И пока он негодовал на слабодушие дяди, ему было ниспослано озарение.
— Ей-богу! Знаете что! — вскричал он.
— Не так громко! — простонал перепуганный мистер Кибл. — Не так громко!
— Знаете что! — повторил Фредди сиплым шепотом. — Ну, а если я его слямзю?
— Как?!
— Ну, а что, если…
— Ты слямзишь? — Угасшая было надежда вновь озарила лицо мистера Кибла. — Мальчик мой, ты и правда?…
— За тысячу фунтов — в любой момент.
Мистер Кибл лихорадочно сжал руку своего юного родственника.
— Фредди, — сказал он, — в ту минуту, когда ты вручишь мне колье, я дам тебе не тысячу фунтов, а две тысячи.
— Дядя Джо, — столь же лихорадочно произнес Фредди, — заметано!
Мистер Кибл утер увлажнившийся лоб.
— По-твоему, ты сумеешь?
— Сумею? — Фредди засмеялся небрежным смехом. — Раз, два — и готово!
Мистер Кибл вновь сердечно стиснул его руку.
— Пойду подышу воздухом, — сказал он. — Я слишком переволновался. Но я могу положиться на тебя, Фредди?
— Еще бы!
— Отлично. Так вечером я напишу Филлис, что, возможно, мне удастся исполнить ее просьбу.
— Только никаких «возможно», — бодро воскликнул Фредди, — просто «исполню». Только «исполню»! И никаких гвоздей!
IV
Радостное возбуждение — сильнейший стимулятор. Но, подобно другим стимулирующим средствам, оно имеет тот недостаток, что его действие чаще всего длится недолго. Расставшись с дядей, Фредди Трипвуд примерно десять минут пребывал в экстазе. Он сидел, развалясь, в кресле и ощущал себя могучим, энергичным, всепобеждающим. Затем мало-помалу в него, словно холодный сквозняк, начало пробираться сомнение — вначале еле заметное, оно все усиливалось, и через четверть часа он целиком разуверился в себе. Или, выражаясь не столь изящно, у него душа ушла в пятки и не желала вылезать обратно.
Чем больше он размышлял о деле, за которое взялся, тем менее заманчивым оно ему представлялось. Он не обладал богатой фантазией и все-таки с жуткой ясностью сумел нарисовать картину устрашающего скандала, которого не миновать, если он будет застигнут за похищением брильянтового колье его тети Констанции. Простая порядочность запечатает его уста насчет роли дяди Джозефа. И даже если (как все- таки могло произойти) простая порядочность в критический момент его подведет, рассудок подсказывал ему, что дядя Джозеф незамедлительно отречется от своей причастности к столь опрометчивому поступку. И в каком он тогда окажется положении? Безвыходном. Ибо Фредди не мог скрыть от себя, что его прошлое навряд ли убедило его родных и близких, будто он не способен украсть драгоценности тетки или иной родственницы исключительно в личных целях. Если его застигнут, никакие оправдания во внимание приняты не будут.
Но ему было невыносимо горько при мысли, что он без сопротивления позволит двум тысячам ускользнуть из его когтей…
Молодой человек на распутье.
Душевные муки, в которые его ввергли эти размышления, вырвали Фредди из объятий уютного кресла, и он начал беспокойно бродить по комнате. Странствования эти привели его к довольно болезненному столкновению с длинным столом, на котором Бич, дворецкий, методичная душа, имел обыкновение аккуратно раскладывать газеты, еженедельники и журналы, так или иначе проникавшие в замок. Ушиб заставил Фредди очнуться, и, рассеянно ухватив первую попавшуюся газету — как оказалось, «Морнинг глоб», — он вернулся в кресло, чтобы успокоить нервы заметками о скачках. Хотя в настоящее время мир ипподромов был для него закрыт, прогнозы Капитана Шенкеля, Старшего конюха, Ясноглазки и других газетных знатоков все еще будили в нем меланхоличный интерес. Он закурил и развернул газету.
Мгновение спустя, вместо того чтобы перейти к последней странице, посвященной новостям спорта, он, как завороженный, уставился на объявление посредине первой страницы. У него даже в горле пересохло.
Столь удачно расположенное объявление в это утро привлекло внимание многих читателей газеты. Оно было составлено так, чтобы привлекать внимание, и достигало своей цели. Но если другие читали его с легкой улыбкой, удивляясь, кому это взбрело в голову тратить деньги, чтобы помещать в газете такую чушь, на Фредди оно подействовало, как откровение. Его воспитанный на кинолентах ум воспринял это объявление по нарицательной стоимости.
Вот оно:
Фредди отложил газету и перевел дух. Потом снова взял ее и перечел объявление. Да, оно звучало многообещающе.
Более того: в нем было что-то от прямого отклика на молитву. Теперь Фредди совершенно ясно понял, как он нуждался в партнере, который разделил бы с ним опасности операции, за которую он так опрометчиво взялся. Ну, не столько разделил бы их, сколько принял все целиком на себя. И вот теперь в его распоряжении есть такой партнер. Дядя Джо отвалит ему две тысячи, если он удачно провернет дело. Тип, давший объявление, наверное, ухватится за пару сотен.
Две минуты спустя Фредди уже сидел за бюро и писал письмо. Время от времени он пугливо посматривал через плечо на дверь. Но в доме царила тишина. Ничьи шаги не отвлекали его.
V
Фредди вышел в сад. И почти сразу же ветерок донес до него пронзительный голос, сетовавший на шотландское упрямство. Источник этого голоса мог быть только один, и Фредди ускорил шаги.
— Папаша!
— Что, Фредерик?
Фредди переступил с ноги на ногу.
— Папаша, нельзя мне сегодня поехать с вами в город, а?
— Что!
— Ну, мне надо к дантисту. Я у него сто лет не был.
— Не вижу, зачем тебе надо ехать для этого в Лондон. В Шрусбери есть превосходный дантист, а ты знаешь, что я решительно против твоих поездок в Лондон.
— Так мой же разбирается в моих кусалках. То есть я всегда хожу только к нему. И всякий, кто понимает в таких вещах, скажет вам, что шляться по разным дантистам — самое последнее дело.
Но внимание лорда Эмсуорта уже вновь обратилось на Макаллистера.
— Ну хорошо, хорошо, хорошо.
— Большое спасибо, папаша.
— Но одного я требую категорически, Фредерик. Я не могу допустить, чтобы ты болтался в Лондоне весь
