он выберет бегство. И назад уже никогда не сможет вернуться. Он хочет начать все сначала, отстроить свою империю. Но у него нет шансов. Сейчас уже нет. Так что я не удивлюсь, если с ним что-то случится.
– Что вы имеете в виду? – возбужденно спросил я.
– Не исключено, что Видаль просто пустит себе пулю в лоб. Он ведь очень неуравновешенный человек.
– Не могу себе представить, чтобы он покончил с собой, – сказал я. – Кто угодно, но только не он.
Дайер пожал плечами:
– Я ведь знаю его получше вас. Уверяю, это вполне возможно. Его нервы уже многие годы находятся на пределе, и в один прекрасный день просто не выдержат такого напряжения. И вот тогда ему конец. Я, собственно, давно предвидел такой финал и старался откладывать кое-что на черный день, но, к сожалению, скопил немного.
Я слушал его словно издалека. В моей голове зародилась новая мысль.
– Ладно, – сказал наконец Дайер. – Пойду наверх. Надо поразмыслить над ситуацией.
Я немного еще постоял, прислушиваясь к шуму ветра, а потом, захватив бутылку виски и бокал, вернулся в свой кабинет.
Едва я успел поставить принесенное на стол, как погас свет. Хорошо, что под рукой был фонарь, который дал мне Дайер еще утром.
Нащупав его, я щелкнул выключателем и вышел в коридор. По лестнице как раз поднимался Видаль, тоже с фонарем в руке.
– Все в порядке, Бердн. Я же сказал – о жене я позабочусь сам, а вы займитесь другими делами.
Появился и Дайер, тоже с фонарем. Видаль по очереди оглядел нас, а потом прошел по коридору и скрылся в спальне Вал.
Дайер повернулся и пошел вниз, к кабинету Видаля. В этот момент из-за двери комнаты Вал донесся голос Видаля:
– Не волнуйся, Валерия. Вот свет. Можешь прилечь, если хочешь. Только, пожалуйста, без истерик.
Я слышал глухие рыдания Вал. Это было как удар ножа в сердце.
– Я прошу тебя – перестань ныть, – резко сказал Видаль. – Принести тебе поесть?
– Оставь меня одну.
Ее голос звучал апатично и сдавленно.
– Как хочешь.
Видаль стремительно вышел из комнаты и пошел коридором, видимо, не заметив меня в темноте.
Вскоре опять показался Дайер.
– Черт, разве можно заснуть в такую ночь?
– К Гацетти не заходили? – спросил я. – Как он там, интересно.
– О, я совсем забыл о нем. А может, вы проведаете больного, Бердн?
Я стиснул зубы и собрал в кулак всю свою волю.
– Ладно. Где он?
– Четвертая дверь внизу. Ну, я пошел.
И он направился в свою спальню.
Собрав последние силы, я спустился по лестнице, дошел до двери комнаты, где был Гацетти, и прислушался. Итальянец храпел вовсю.
Я нажал на ручку двери и очутился в кромешной тьме. Прикрывая ладонью свет фонаря, я направил его на спящего.
Гацетти лежал на спине, до подбородка прикрытый простыней. Его лоб был заклеен пластырем. Он спал с открытым ртом, из которого вырывался громкий храп.
Убедившись, что сейчас Гацетти не представляет для меня непосредственной опасности, я прикрыл дверь и вернулся в свой кабинет.
Теперь весь план убийства Видаля, который раньше никак не хотел складываться в логическую цепь, вдруг четко вырисовался в моей голове. Он был основан на информации, которую я случайно узнал от Вал и Дайера. Без этого я бы вряд ли до такого додумался.
А ведь все так просто! Конечно же, убийство следует представить как самоубийство. Причины налицо: он потерпел крах, разорен, его ожидает арест. Да ведь многие люди накладывали на себя руки, имея гораздо более слабые основания. Полиция обязательно ухватится за такую версию.
И потом, дополнительный мотив – нелады с женой, а тут еще этот ураган, вызывающий депрессию и апатию. Короче, в ситуации, в которой оказался Видаль, гораздо труднее не совершить самоубийство. Полиция поймет, нет сомнений.
Правда, надо еще раз все тщательно взвесить. Так, моим свидетелем будет Дайер. Он расскажет все, что ему известно о финансовом положении Видаля, и тогда тот факт, что бизнесмен свел счеты с жизнью, ни у кого не вызовет сомнения. А я вообще буду держаться в тени – я ведь совершенно новый сотрудник, и меня даже не будут спрашивать о состоянии дел шефа.
Я налил в стакан виски и осушил его одним глотком. Сердце стучало как молот, пот заливал лицо. Единственный человек, который мог бы помешать мне, крепко спал, да к тому же был ранен. Конечно, если бы Гацетти своим бесшумным шагом расхаживал по дому, я бы не осмелился осуществить свой план.
Видаль сейчас сидит один в своей комнате. Когда Вал просила меня убить ее, она сказала: «В таком шуме никто не услышит выстрела».
Да, меня никто не должен заподозрить. Я тихо спущусь и войду в его кабинет, держа револьвер за спиной. В темноте он этого не заметит. Я скажу, что хочу поговорить с ним о Вал. Он ответит мне какой- нибудь грубостью. Тогда я просто подойду ближе и прострелю ему голову.
И все будет выглядеть так, словно он предпочел смерть тюрьме.
В общем, чего еще ждать? Лучший момент вряд ли представится. Дайер, видимо, уже в постели. За воем ветра и раскатами грома револьверный выстрел совсем не будет слышен. И все закончится через несколько минут: Вал получит свободу, а я – свою любимую, и мы будем наконец жить вместе после шести томительных лет разлуки.
Я решительно встал и направился к двери, но тут же остановился. Да, а револьвер?
Я вернулся к столу, выдвинул ящик и достал кейс. Он оказался очень легким, и меня вдруг обдало холодом…
Я открыл кейс, заглянул в него, швырнул на пол и принялся лихорадочно рыться в ящике.
Очередной страшный удар грома потряс дом.
И кейс и ящик были пусты. Револьвер исчез!
Глава 8
Револьвер находился в кейсе в моем ящике письменного стола… Теперь его там нет. Кто его взял? Видаль? Может быть. Гацетти? Тоже может. Но ведь никому из них не было известно, что там лежит оружие.
Сейчас, когда я наконец твердо решил убить Видаля, это было для меня страшным потрясением. Я чувствовал себя так, словно меня огрели по голове дубиной.
В отчаянии я упал в кресло и обхватил голову трясущимися руками. Все пропало…
Удары грома раздавались теперь почти непрерывно. Неистовое завывание ветра и вспышки молний сводили меня с ума.
Кто же мог взять оружие? Единственной, кто знал о револьвере, была Вал.
Вал??
Господи, она ведь просила меня убить ее! Неужели она, в момент отчаяния, воспользовавшись тем, что мы с Дайером укрепляли окна и двери, вошла ко мне и взяла оружие?
Боже мой! А что, если она уже убила себя? Ведь в таком шуме выстрела никто не услышал бы. Паника сковала мои мышцы. В тот момент я особенно хорошо понял, как сильно люблю ее. Неужели Вал уже нет в живых?
Сделав над собой нечеловеческое усилие, я, с бьющимся сердцем, выскочил в коридор и подкрался к ее двери. Я не стал стучать и сразу распахнул дверь. Вот сейчас я найду Вал, лежащую на кровати и истекающую кровью… Вот сейчас…
