— Говорят, что для счастливого брака требуются противоположности.
— «Домашний спутник» Пайка не оставил камня на камне от этой гипотезы. В ответе «Обеспокоенной» (Уиген) в этом самом номере Тетушка Исобель утверждает прямо обратное.
— Я часто задавалась вопросом, кто на самом деле Тетушка Исобель.
— Открывать редакционные тайны прямо противоречило бы этическим правилам «Домашнего спутника» Пайка. Но положитесь на мое слово, Тетушка Исобель — самое оно. Она тает. Можно сказать, она знает все.
— Интересно, знает ли она, что у меня вот-вот начнется пневмония.
— Боже великий! Я все забываю. Я не должен задерживать вас здесь ни секундой дольше.
— Именно. Всего хорошего.
— Погодите! — сказал Сэм. — Раз уж мы заговорили о Тетушке Исобель, то скажите, вы обратили внимание на ее вердикт в деле Ромео (Миддельсборо) на этой неделе?
— Я не читала этого номера.
— А! Ну так суть в том — цитируя по памяти, — что нет ничего дурного в том, чтобы молодой человек пригласил девушку в театр при условии, что спектакль — дневной. Напротив, девушка сочтет это милым и деликатным знаком внимания. Ну так завтра суббота, а у меня есть два билета в «Зимний сад». Пойдете?
— А Тетушка Исобель указывает, что означает принятие девушкой этого приглашения?
— Оно подразумевает, что она начинает отвечать — возможно, чуть-чуть, но все-таки заметно — на почтительное чувство джентльмена.
— Ах так! Довольно-таки серьезно. Мне надо подумать.
— Само собой разумеется. А теперь, если вы простите мою смелость, вам необходимо поскорее переодеться. Вы же промокли насквозь.
— Действительно. Вы как будто знаете все — точно Тетушка Исобель.
— Возможно, некоторое сходство и существует, — сказал Сэм.
Когда Сэм вернулся в «Мон-Репо», он столкнулся с Фаршем Тодхантером.
— А, вот и ты! — сказал Фарш. — Минуту назад тебя спрашивали люди.
— Неужели? Кто они?
— Ну, в дверь позвонила молодая дамочка, но я вроде бы заметил грузного типа немного в сторонке.
— Мои старые друзья. Томас Г. и мисс Ганн, так мне кажется. Настойчивая парочка. Они просили что- нибудь мне передать?
— Нет. Она спросила, дома ли ты, а когда я сказал, что ты тут где-то, она сказала, что это не важно.
3
Тот же вечер. Апартаменты лорда Тилбери.
— Да? Да? Говорит лорд Тилбери… А, это вы. Твист? Есть новости?
— Кухарка девушки только что приходила передать, что девушка пойдет завтра в театр с мистером Шоттером на дневной спектакль.
— Ух! — сказал лорд Тилбери.
Он положил трубку и на несколько секунд погрузился в раздумье. Затем, приняв решение, направился к бюро и взял бланк каблограммы.
Составление каблограммы стоило ему немалых усилий. Первый вариант был настолько сжатым, что он сам, перечитывая, не понял его. Он смял и выбросил лист, а затем пришел к выводу, что теперь не время давать волю инстинкту экономии, который просыпается в самых богатых людях, когда они пользуются услугами телеграфа. Взяв другой бланк и бесшабашно махнув рукой на расходы, он сообщил мистеру Пинсенту, что, вопреки практически отеческой заботе пишущего, племянник мистера Пинсента Сэмюэл, к сожалению, тайно от нее увернулся и спутался с девицей, проживающей в пригороде.
Он просил мистера Пинсента сообщить ему свои пожелания.
Это сочинение его удовлетворило. Превосходно изложено. Он позвонил и отправил служителя со своим творением на телеграф.
22. Бурные времена в «Мон-Репо»
1
В жизни почти нет ничего приятнее, чем сидеть под собственным кровом и курить первую утреннюю трубку, которая завершает наслаждение от завтрака. Сэм смотрел, как Фарш убирает остатки потрясающей яичницы с беконом и кофей-пик, недавно содержавший кофе, душистее которого не пинал никто, и его переполняло ощущение возвышающей радости бытия. Было субботнее утро, и чертовски хорошее субботнее утро, если на то пошло, такое теплое, что можно было открыть окно, но с оттенком прохлады, оправдывающим пылание огня в камине.
— Фарш, — сказал Сэм, — ты когда-нибудь испытывал непреодолимое желание излиться в песне?
— Нет, — ответил Фарш по зрелом размышлении.
— Никогда не испытывал необоримый порыв разразиться какой-нибудь старинной провансальской chansonnette [17], воспевающей любовь, юность и романтичное счастье?
— Не-а.
— Пожалуй, оно и к лучшему. Взыскательным требован и ям ты не отвечал бы, а надо считаться с соседями. Но признаюсь тебе, что нынче утром меня на это так и подмывает, Что ты там постоянно цитируешь из Браунинга? Ах да!
Вот что я чувствую.
— А что ты скажешь насчет этого бекона? — осведомился Фарш, беря уцелевший ломтик и держа его против света будто редкое objet d'art [18].
Сэм заметил, что его аудитория не была настроена на лирическую ноту.
— Я слишком вознесен духовно, чтобы судить о подобных предметах, — сказал он. — Но мне представляется, что с ним все в порядке.
— На полпенса за фунт дешевле, чем вчерашний, — сообщил Фарш с сумрачным торжеством.
— Неужели? Ну, как я уже упоминал, жизнь нынче утром выглядит очень и очень недурной. Днем я веду мисс Деррик в театр, так что вернусь совсем не рано. А посему до своего ухода я должен кое-что сказать тебе, Фарш. Вчера я подметил в тебе тенденцию изничтожать нашего подручного. Не допускай ее развития. Когда я вернусь вечером, то надеюсь найти его в целости и сохранности.
— Будь спок, Сэм, — благодушно ответил мистер Тодхантер. — Всего-то и случилось, что я действовал сгоряча. А теперь все обдумал и ничего против него не имею.
Что было чистой правдой. Сон, клубок забот распутывающий [19], во многом утишил смятение духа Фарша Тодхантера. Целительный его бальзам убедил его, что он был несправедлив к Клэр, и теперь он захотел заручиться квалифицированным мнением Сэма по этому вопросу.
— Вот, скажем, так, Сэм, скажем, барышня одного парня пошла и угостила другого парня чашкой горячего чая и отрезала ему кусок кекса. Это же не значит, что она с ним заигрывала, ведь так?
— Вовсе нет! — с жаром ответил Сэм. — Ничего подобного. Я бы сказал, что это свидетельствует о сердечной доброте, а не о легкомыслии.
— А!
— Может, я чересчур современен, — продолжал Сэм, — но, на мой взгляд — и я излагаю его бесстрашно, — девушка может отрезать много кусков кекса и все-таки остаться хорошей, душевной, женственной женщиной.
— Понимаешь, — стоял на своем Фарш, — он был мокрым.
— Кто был мокрым?
