ему опиум. – Просто легко дается.
Ленни задумался.
– Все-таки, – вымолвил он наконец, – что ни говори, а по мне, лучше быть как я и хорошо играть в мяч, чем как ты – училкиным любимчиком и знать про всякие там придаточные и причастия.
– Ясное дело, – покорно согласился Герби, – но это от меня не зависит. Что мне, нарочно писать неправильные ответы на экзаменах? Не стану же я от этого быстро бегать.
Теперь Ленни взглянул на своего врага другими глазами. Ему пришло в голову, что, быть может, тот вовсе и не маменькин сынок, а просто у него неправильно устроены мозги.
– Слушай, Герб, ты ведь иногда бываешь почти своим парнем. В лапту, например, играешь неплохо. Только вот почему тебе неинтересно то, что интересно другим ребятам? Возьмем бейсбол. Спорим, ты даже не знаешь, кто лидирует в национальной лиге.
Герби промолчал.
– Спорим… нет, не может быть… уж основной состав-то «Янки» ты знаешь, правда же?
– Конечно. Бейб Рут играет первого полевого и отбивает четвертым, Лу Гериг играет первого бейсмена и отбивает третьим, а… а… – Упитанный коротыш неловко запнулся.
– Во даешь, даже это перепутал. Гериг – четвертый, а Рут – третий. Герби, – сочувственно произнес Ленни, – это ужасно.
Герби кивнул и залился краской стыда. Настала его очередь есть мороженое, но у него пропал аппетит, и он отказался.
– Ну и ну, Герби, даже Банни Липмен, уж на что тупой, и то знает результаты десяти лучших игроков в обеих лигах. Сам видишь, у тебя чего-то не в порядке.
– Да я сам рад бы понять, в чем тут дело, честно, Ленни, – пролепетал вконец униженный Герби. Перед бейсболом он и вправду обнаруживал всегда загадочное бессилие ума. Мальчики, которые выглядели круглыми Дурачками в классе, могли без передышки сыпать именами и цифрами: «В двадцать шестом Рэббит Мэренвилль выбил двести тридцать пять тысячных, в двадцать седьмом Уилси Мур сделал одну «сухую» подачу…» – и так далее до бесконечности, а Герби ничего этого не знал. Он тщетно пытался вникнуть в содержание спортивных отчетов в газетах. Цифры испарялись из его головы, как струйки воды на раскаленном июльском тротуаре.
– Это беда поправимая, – заметил Ленни. – С твоей башкой стоит только захотеть, и мигом станешь своим парнем.
– Ну помоги мне, Ленни, я попробую, – сказал Герби и про себя решил все лето изучать бейсбольное священное писание – «Справочник Сполдинга». Не прошло и пяти минут, как он позабыл об этом, но в тот миг решение его было непреклонным, и он испытывал благодарность к Ленни, наставившему его на путь истинный. Герби с рвением вернулся к своим репетиторским обязанностям и так преуспел, что Ленни явился в класс миссис Горкин, бормоча под нос все необходимые секреты английского синтаксиса.
О наступлении суровой поры переводных испытаний свидетельствовали разложенные по партам желтые листы удлиненного формата, принятого в судопроизводстве. Большие, величавые, они казались орудиями правосудия. Еще нагоняло страху (а также затрудняло списывание) и то, что детей пересаживали на новые места. Герби очутился на предпоследней парте в бывшем ряду для девочек, а Ленни, который изловчился и вовремя попался на глаза учительнице, удалось сесть как раз у него за спиной.
Миссис Горкин огласила законы военного времени. Она поведала угрюмым детям о том, какие страшные наказания ждут их за разговоры, обмен знаками и подглядывание. Подобно своим ученикам, она ни в коей мере не считала переводные испытания обычным экзаменом. Это была битва. Дети отстаивали полгода жизни – учитель жаждал отмщения за глупость и равнодушие. Она не знала пощады – они не останавливались ни перед чем. Пойманный с поличным оставался на второй год. Все было просто и ясно, как на войне.
– Сейчас, – сказала миссис Горкин, – я подниму карты, висящие на доске. Без команды к работе не приступать.
От ее прикосновения Африка с Азией свернулись, обнажив лик Судьбы. На доске кроваво-красным мелом было выведено десять вопросов. В остальные дни учебного года учителя обходились белым мелом – по правде говоря, и читался он гораздо легче цветного, – зато алые буквы слегка сгущали атмосферу страха.
– Начали! – рубанула учительница. Тридцать ручонок обмакнули тридцать новеньких стальных перьев в тридцати недавно наполненных чернильницах, и на желтых листах тридцатью разными почерками начал проступать ответ на первый вопрос.
Герби Букбайндер шутя расправился с экзаменом за половину отведенного времени. В его легкомысленной голове, не обремененной ценными сведениями о результативности бейсболистов и турнирном положении команд, буйствовали бесполезные сорняки инфинитивных оборотов и сослагательных наклонений. Пока другие трудились в поте лица, Герберт мог позволить себе роскошь побездельничать. Вдруг за спиной раздалось едва слышное «Эй!». С осторожностью кошки, изготовившейся для прыжка с высокой стены, он чуть-чуть откинул назад голову, давая понять, что сигнал принят.
– Герби, – донесся отчаянный шепот, – скажи еще, что такое этот чертов дактиль?
Штука в том, что Герби не привык ловчить. У большинства школьников в этом месте души вырастает мозоль, как у лошади, – там, где трет сбруя, но Герби всегда справлялся без подсказок и списывания, и совесть его сохранила чувствительность. Когда он ходил в первый класс, отец как-то отвел его в сторону и сказал:
– Сын, что бы ты ни делал, выполняй свою работу как можно честнее. Не ловчи. Делай неправильно. Только не ловчи.
Герби запомнил это на всю жизнь.
– Герби, елки-палки, не слышишь, что ли? Чего такое дактиль?
Шепот стал громче – опасно громким. Миссис Горкин посмотрела прямо на Герби, и он почувствовал, как краснеет. Она отвела взгляд.
– Герби, ты свой парень или нет?
Какой мальчишка со времен юных Каина и Авеля способен выстоять, когда его в упор спрашивают: «Ты свой парень?» Неважно, на что толкают его – словчить, украсть, соврать родителям, жестоко обойтись со слабым или того хуже, – какому же мальчишке достанет мужества отказаться быть «своим»? Герби сделал вид, что снова принялся за работу. Он украдкой достал из кармана штанов клочок бумаги и написал на нем «аутфилдер». Потом откинулся на спинку сиденья и опустил вниз руку. Горячая потная рука Ленни нащупала и выхватила записку.
Голос миссис Горкин, как ледяная стрела, распорол воздух:
– Герберт Букбайндер и Ленни Кригер, встать!
У Герби от страха затряслись поджилки. Они с Ленни вскочили на ноги и застыли как вкопанные – руки по швам.
Рыжая учительница чеканным шагом подошла к опустевшей парте и после короткого обыска выудила из-под сиденья Герби скомканный клочок бумаги. Весь класс следил, выпучив глаза, как она разгладила его и прочитала. При виде одинокого бейсбольного термина она так потешно изумилась и растерялась, что несколько учеников рассмеялись вслух. Лишь гневный взгляд экзаменатора оборвал их веселье.
– Продолжайте работать, кто не хочет присоединиться к этим двоим!
Двадцать восемь голов склонились над партами.
Миссис Горкин долго испытующе смотрела на слово «аутфилдер». Потом подняла глаза на мальчиков, безмолвных и неподвижных. Затем проверила изнанку записки, возвратила ее в исходное положение и перевернула вверх тормашками. Потом поглядела на свет. Но так и не обнаружила ничего, кроме того, что было написано на ней – «аутфилдер». Учительница повернулась и пошла к своему стролу, бормоча: «Аутфилдер… аутфилдер… аутфилдер?» Схватила лист бумаги, карандаш и понаписала целый столбик сущей чепухи: филдераут, аутерфилд, филдаутер, аутрефилд и так далее, – перечитала написанное, скомкала и выкинула в мусорную корзину.
– Вон из класса! – бросила она стоящим мальчикам. – Встать лицом к стене, и чтобы ни слова, ни звука, понятно?
Герби вышел из класса впереди Ленни с чувством, что его молодой жизни наступает преждевременный
