всем.
Часа в три сообщили, что операция проходит успешно и что часа через два хирурги сами сообщат о ее результатах. И бесконечно долго тянулись эти последние часы, и Таня успела поговорить с Наташей об основных дисциплинах, которые читают на ее кафедре в Сорбонне, а затем Костя рассказал Наташе о своей работе адвоката. Устроившись в конце стола, Светлана о чем-то шепталась с тетей Грушей, а Алешу из состояния глубокой задумчивости время от времени выводил Дан своими рассуждениями о нарастающем кризисе в экономике страны. Наконец тетя Груша сказала, что пора готовиться к приходу врачей, и тут же вокруг стола засуетились женщины, достали из холодильника закуски и запотевшие бутылки вина и водки.
Первой вошла Леночка. Обнимая и целуя измученную ожиданием Наташу, она сказала:
– Операция прошла успешно.
То же самое она говорила каждому, кого обнимала и целовала, – и Алеше, и Тане, и тете Груше, каждому… Она это повторяла, как заведенный только на эту фразу механизм, ровным спокойным тихим голосом. Потом таким же тихим голосом:
– Сейчас придут Александр Александрович, Андрей Генрихович, анестезиологи Петр Владимирович и Мария Ивановна, старшая хирургическая сестра Ольга Николаевна. Кажется, я назвала всех ведущих. Да, невропатолог Олег Александрович – он был с нами до конца операции. Они очень устали, не утомляйте их бесконечными вопросами. Все, что надо, они скажут сами. Сейчас они как сжатые пружины. Их надо хорошенько накормить и снять с них физическую и эмоциональную нагрузку, им надо разрядиться. Начните с горячего бульона. На всякий случай поставьте пару лишних приборов, вдруг еще кто-то подойдет. Алешенька, запиши имена и отчества, которые я назвала. Сегодня историческая веха в истории нашей клиники, а может быть, и всей медицины: впервые прошла уникальнейшая операция.
Уже дома Леночка призналась, что никогда не уставала так, как на этой операции:
– Во-первых, это была труднейшая, впервые проведенная операция, во-вторых, прав неписаный закон, что нельзя оперировать родственников.
– Почему, Леночка? – спросил Дан.
– Понимаешь, это трудно объяснить. Даже при рядовой операции хирург все равно напряжен. Предельно внимателен. Он болеет вместе с лежащим перед ним человеком, который в его власти. Этот человек ему поверил, а он, хирург, над ним со скальпелем. А если операция проводится впервые? Все размерено, все проиграно сотни раз мысленно, он знает, что оперируемому не больно – действует наркоз. А когда оперировали Алешу, мне казалось, будто я вскрывала собственную плоть, и временами испытывала нестерпимую боль.
Сидевшая на диване рядом с Леночкой Наташа, у которой все время в глазах стояли слезы, прижалась к ней и, обняв, спросила:
– Почему же все-таки ты встала к столу?
– Как одному из руководителей клиники мне надо было самой проверить всю операционную технологию. Вслед за этой операцией пойдут другие. Так получилось, что первым оказался названный сын, которого я люблю, как Танюшку, как его отца, как свою плоть. Я без колебаний могла его доверить только Александру Александровичу по долгу службы, а как мать, хотя его и не родившая, должна была находиться рядом. А вдруг я понадоблюсь! Объяснение туманное, я понимаю, противоречивое, женское. Знаете, шутят: женщина хирург – уже не женщина.
В этот момент к дивану подошел Алексей Петрович и, чуть отодвинув в сторону Наташу, поднял Леночку на руки, а она, обхватив его за шею, прижавшись к нему, тихонько заплакала.
– Ты что, малышка? В чем дело, а?
– Впервые в жизни за операционным столом мне было страшно.
Утром всем семейством отправились в больницу. Леночка оставила их в своем кабинете. О чем, собственно, говорить, когда все мысли были связаны с Алешей-младшим, как он там, в реанимационной палате, после операции.
Примерно через полчаса вернулась.
– Сейчас он в полудремотном состоянии, еще очень слабый. Разрешаю сказать два-три слова, спокойно, без личного контакта только через посредство монитора и микрофона. Никаких эмоций! Дней через десять можно будет войти всей группой на короткое время. Сейчас его лечит время и сон. Пошли, друзья.
Первой к монитору подошла тетя Груша. Он ей улыбнулся – бледный, беззащитный, слабый. Она ему послала воздушный поцелуй и ушла. Далее с каждым все повторялось, как в записи на кинопленку. Менялись лишь вопросы и ответы. На вопрос «Как дела?» тихо ответил «Хорошо». Тане он сказал, что очень скоро займется с ней английской лексемой. И добавил: «Какая красивая у меня сестра. Устал». И тут же уснул.
Леночка прекратила посещение:
– Наташенька, пусть он поспит. Встреча с тобой, возможно, приведет к всплеску эмоций, что недопустимо, и отнимет силы. Пожалуйста, пройдите все в мой кабинет. Наверное, тактика его посещения была принята правильная – он уже подготовлен, что встретится с мамой. Наташенька, я за тобой зайду. Главное, не волнуйся, держи себя в руках.
Через пару часов Наташа встретилась с сыном. Он улыбнулся: «Мамочка!» Наташа наклонилась к нему, и Алеша погладил ее лицо, поцеловал и сказал, что будет ходить своими ногами и что они погуляют по Елисейским полям, походят по Лувру. Все впереди. Он верит маме Леночке и Александру Александровичу.
Они вышли вместе с Леночкой, и Наташа сказала:
– Я ожидала бурной реакции при встрече, а он был спокойный и ровный, почему?
– Наташенька, он еще очень слабый. Ему еще хочется спать, спать. Подойдем к монитору: видишь, он уже спит.
– Да, да. Он уже спит. Он назвал тебя «мамой Леночкой». Он сказал правильно и благодарно. У нас с тобой общий сын.
У Наташи опять на глазах появились слезы. Ей было трудно. Она увидела таким измученным своего мальчугана и таким от нее далеким, и эти слова «мама Леночка». Конечно, только на минутку ей показалось, что они ее не задели. Тогда она была занята только сыном, жадно рассматривая его осунувшееся лицо, а сейчас пришла боль. Опять Надежда Ивановна принесла флакон. Наташа еще долго неподвижно сидела, никого не замечая. Через некоторое время она достала свою косметичку и сосредоточенно занялась собой. Даже при таких обстоятельствах она должна выглядеть достойно. Жизнь течет в правильном направлении.
В последний день действия визы Алеша отвез Наташу в клинику. Они посидели в приемной, в кабинете Леночка проводила совещание, Надежда Ивановна показала им утренний бюллетень состояния здоровья сына. Он медленно приходил в себя. После совещания Леночка проводила их к монитору. На экране они увидели спящего Алешу и, как показалось, его лицо было менее бледным, чем накануне.
– Погуляйте в парке, а когда он проснется, за вами придут. Идите, – распорядилась Леночка.
Они вышли в парк и нашли скамеечку, с которой через зеленеющие кустики просматривался противоположный берег Москва-реки. Сюда доносился слабый шум города. Было тепло.
– Итак, Наташенька, наш сын приедет к тебе, оставив здесь коляску. Совершится то, о чем мечтали.
– Да, да, о чем мы мечтали, – она была встревоженной и рассеянной, погруженной в себя. – Мне только начинает казаться, что я его потеряла, моего дружочка, только моего. Появился ты, отец, появилась вторая мама, Леночка, появилась сестра, стареющая бабушка – тетя Груша, наконец, появилась семья. И его покорила аура вашей семьи, в которой все любят и заботятся друг о друге, с уютным, чисто российским домом, где все предусмотрено для отдыха, работы и общения с друзьями. Он впервые узнал, что такое семья. Мне очень понравилась ваша квартира на Прудах и Алешина комната, напоминающая парижскую. В Париже у него было все, кроме семьи.
– Наташенька, почему, а Жан?
– Жан – это мой друг, верный любящий друг. А я однолюб, как и ты. Есть такие чудаки на планете Земля, я одна из них.
Она замолчала. И Алеша молчал. Он испытывал к ней чувство жалости и нежности, мог бы прижать к
