кольев, которыми укрепляли по бокам деревянный или плетенный из прутьев гроб. Просто удивительно, как бесследно исчезают в этой почве непрочные материалы, — такие, как дерево или циновки! Правда, глина сохраняет их отпечатки, необычайно отчетливые, передающие даже структуру вещей. Иногда отпечатки настолько хороши, что на фотографии они кажутся реальными предметами, хотя в действительности это лишь их тени, исчезающие от одного прикосновения пальцев или слабого дуновения. Подобные отпечатки нежнее пыльцы на крыльях бабочки. С одним таким отпечатком произошел трагический случай.
Мы разбили кладбище на квадраты и расставили рейки, служившие нам ориентирами для измерений при определении положения могил. В тех местах, где раскопки шли уже на большой глубине, эти рейки оставались на высоких земляных столбах. Чтобы измерения были точными, рейки приходилось время от времени переставлять пониже. Именно так обстояло дело и на сей раз. Я попросил рабочего снять рейку, а он, шутки ради, взял и толкнул посильнее весь земляной столб. Как и следовало ожидать, верхушка столба вместе с рейкой, полетела вниз, отколовшись точно по диагонали. В следующее мгновение рабочий закричал, подзывая меня поближе. На срезанной наискосок верхушке земляной колонны виднелось нечто весьма напоминавшее деревянную панель, покрытую тонкой резьбой. Рельеф изображал людей. Я тотчас послал за фотоаппаратом, а сам немедленно начал измерять и срисовывать фигурки. И тут внезапно начался один из столь редких в Южном Ираке ливней. Рабочие превзошли самих себя, пытаясь хоть как-то прикрыть драгоценный обломок своими одеждами, но скоро «панель» расползлась и превратилась в жидкую грязь. Я едва успел набросать контуры двух-трех фигурок.
Тем не менее подобные отпечатки деревянных предметов и обрывки циновок сослужили нам огромную службу при раскопках кладбища. Они вовремя предупреждали рабочих о том, что внизу что-то есть, и находки не заставали нас врасплох. Работая мотыгой вслепую, землекоп мог уничтожить какое- нибудь хрупкое сокровище, а так он вовремя менял мотыгу на археологический скальпель и щетку. Окончательной расчисткой и описанием могил занимались члены экспедиции, всегда дежурившие на раскопках.
Должен признаться, что научная обработка двух тысяч могил из-за ее однообразия наскучила нам до крайности. Почти все могилы были одинаковыми, и, как правило, в них не оказывалось ничего особенно интересного. Это были погребения либо первоначально бедные, либо разграбленные впоследствии. По крайней мере две трети их оказались ограбленными и разрушенными почти полностью.
Пока на кладбище продолжали хоронить умерших, те, кто рыл здесь могилу, зачастую натыкались на старые захоронения: на тесном кладбище это было почти неизбежно. И, разумеется, могильщикам трудно было удержаться от искушения: они растащили все, что представляло хоть какую-то ценность. Позднее люди, соблазненные сначала случайными находками, начали приходить сюда уже умышленно для ограбления могил. Они должны были знать, возможно благодаря остаткам надгробных памятников, о приблизительном местоположении древних царских гробниц, но открыто грабить их опасались. Мы нашли в стороне от гробниц круглые колодцы, спускавшиеся вертикально на глубину погребения, а затем переходившие в горизонтальный лаз, который вел к гробнице, намеченной грабителями. Судя по найденным в одном из колодцев черепкам, он был прорыт во времена Саргона Аккадского. Обычно ворам удавалось добраться до погребения, и лишь в нескольких случаях они просчитались и отступили, должно быть не без сожалений. В Уре, как и в Египте, ограбление могил было одной из древнейших профессий, и те, кто ею занимался, никогда не действовали наугад: они точно знали, где что лежит, и стремились прибрать к рукам что подороже. Мы нашли сотни уцелевших частных могил, представляющих большую научную ценность для археолога, но совершенно неинтересных для кладоискателей. И наоборот, обнаружить богатое и неразграбленное погребение мы могли только случайно, при стечении самых счастливых обстоятельств. Одним из таких интереснейших погребений была могила Мес-калам-дуга, найденная нами в рабочий сезон 1927/28 г. Она была вырыта в шахте самой большой царской гробницы, но сама по себе ничем не отличалась от бесчисленного множества обычных частных могил, разве только своим богатством. Нашли ее следующим образом. Сначала заметили торчащий из земли медный наконечник копья. Оказалось, что он насажен на золотую оправу древка. Под оправой было отверстие, оставшееся от истлевшего древка. Это отверстие и привело нас к углу могилы. Могила, чуть покрупнее обычной, но такого же типа, представляла собой простую яму в земле, вырытую по размерам гроба с таким расчетом, чтобы с трех сторон от него осталось немного места для жертвенных приношений. В изголовье гроба стоял ряд копий, воткнутых остриями в землю, а между ними — алебастровые и глиняные вазы. Рядом с гробом на остатках, по- видимому, выпуклого щита лежали два отделанных золотом кинжала, медные кинжалы, резцы и другие инструменты. Тут же — около пятидесяти медных сосудов, среди которых много рифленых, серебряные чаши, медные кувшины, блюда и разнообразная посуда из камня и глины. В ногах гроба тоже стояли копья и лежал набор стрел с долотообразными наконечниками из кремневых осколков.
Но мы были по-настоящему поражены, когда очистили от земли гроб. Тело лежало в обычной позе спящего на правом боку. Широкий серебряный пояс распался; к нему был подвешен золотой кинжал и оселок из лазурита на золотом кольце. На уровне живота лежала целая куча золотых и лазуритовых бусин — их было несколько сотен. Между руками покойного мы нашли тяжелую золотую чашу, а рядом — еще одну, овальную, тоже золотую, но крупнее. Около локтя стоял золотой светильник в форме раковины, а за головой — третья золотая чаша. К правому плечу был прислонен двусторонний топор из электрона[18], а к левому — обыкновенный топор из того же металла. Позади тела в одной куче перепутались золотые головные украшения, браслеты, бусины, амулеты, серьги в форме полумесяца и спиральные кольца из золотой проволоки. Кости настолько разрушились, что от скелета осталась лишь коричневая пыль, по которой можно было определить положение тела. На этом фоне еще ярче сверкало золото, такое чистое, словно его сюда только что положили. Но ярче всего горел золотой шлем, который все еще покрывал истлевший череп. Шлем был выкован из золота в форме парика, который глубоко надвигался на голову и хорошо прикрывал лицо щечными пластинами. Завитки волос на нем вычеканены рельефом, а отдельные волоски изображены тонкими линиями. От середины шлема волосы спускаются вниз плоскими завитками, перехваченными плетеной тесьмой. На затылке они завязаны в небольшой пучок. Ниже тесьмы волосы ниспадают стилизованными локонами вокруг ушей, вычеканенных горельефом, с отверстиями, чтобы шлем не мешал слышать. Локоны на щечных пластинах изображают бакенбарды. По краю нижней оторочки шлема в золоте проделаны маленькие отверстия для бечевок, которыми закреплялся стеганый капюшон — прокладка. От него сохранилось несколько обрывков.
Из вещей, найденных нами на кладбище, этот шлем самый прекрасный образец работы золотых дел мастеров. Он превосходит по красоте золотые кинжалы, головы быков и т. п. Если бы даже от шумерийского искусства ничего больше не осталось, достаточно одного этого шлема, чтобы отвести искусству древнего Шумера почетное место среди цивилизованных народов.
На двух золотых сосудах и на светильнике повторяется надпись — «Мес-калам-дуг. Герой Благодатной страны». То же имя обнаружено на цилиндрической печати, которая вместе с двумя золотыми кинжалами была найдена под каменным сводом погребения царицы, но там владелец печати называется «царем», здесь же никаких официальных титулов нет. Исключительное богатство погребения и почетное звание «Герой Благодатной страны» наводят на мысль, что Мес-калам-дуг был принцем царского рода, но в то же время отсутствие символов царской власти указывает, что он никогда не занимал трона. Это похоже на правду. Если только мы не ошиблись в наших предположениях, то это погребение относится к обычному типу частных могил. Однако, если бы мы не видели царских гробниц, то, наверное, решили бы, что здесь похоронен царь. Теперь же для нас ясно, что это частная могила, отличающаяся лишь своим богатством.
Всего на кладбище было шестнадцать царских гробниц, и, хотя ни одна из них не походила на другую, некоторые характерные особенности резко отличали их от обычных могил. Царей хоронили не просто в гробах, а в гробницах из камня или из камня и обожженного кирпича. Такая гробница могла состоять из одного помещения или из анфилады тщательно отделанных комнат — настоящего подземного дворца. Погребальный ритуал царей сопровождался человеческими жертвоприношениями. Число жертв колебалось от пяти-шести до семидесяти-восьмидесяти человек, но какое-то определенное количество слуг должно
