– Я так не думаю, хотя она пользуется их большим уважением. Она скорее наставница, а не глава… и прекрасная лекарка. Люди со всеми своими бедами идут в святилище.
– Оно похоже на женский монастырь?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Я никогда не была ни в святилище, ни в монастыре. Но думаю, что на озере есть и мужчины, и женщины, хотя в Уайторне находится монастырь святого Ниннана только для мужчин.
Бригит с минуту подумала, потом улыбнулась.
– У. нас дома святая, в честь которой я названа, основала монастырь только для женщин. У меня не было случая встретиться с ней, – добавила она задумчиво, – но, может быть, когда-нибудь она появится и в Британии.
Мы пошли обратно к взрослым, шагая осторожно, потому что корни деревьев переплетались, выпирали из земли и о них легко было споткнуться. Один из них вырос вокруг камня, и, когда земля осыпалась, камень оказался внутри живой клетки. Я всегда подозревала, что здесь поработала пара богов, один над камнем, другой над деревом, и молча поздоровалась с обоими, проходя мимо.
– Почему ты стала христианкой? – спросила я.
– Наверное, в основном потому, что жила по святым законам и учила им других, – ответила Бригит.
– Значит, Владычицу Озера тоже можно назвать святой?
Бригит резко остановилась, на ее веснушчатом лице появилось удивленное выражение. Потом она засмеялась.
– Ну, на святую она вряд ли похожа, но, если посмотреть по-другому, может быть, это и так. Однако я уверена, что священники и монахи не одобрят такое сравнение – они не любят старых богов и говорят, что считать их святыми неблагоразумно.
Я кивнула и ухмыльнулась. Мне очень нравилась моя новая подруга с мелодичным голосом и звучным смехом.
Подружиться с ирландским мальчиком оказалось не так просто. Мои дни были заполнены работой, поскольку Гледис нашла для нас с Бригит много дел на кухне, а Кевин был занят с мужчинами. Я видела его единственный раз за обедом, когда мы вместе с остальными детьми помогали обслуживать взрослых. Приходилось носить много блюд и подавать на стол, и поболтать было почти невозможно. Вдобавок он казался скромным и скрытным, когда бы я ни заговорила с ним, и дело вроде бы складывалось так, что мы никогда не сумеем подружиться.
А потом однажды утром я вприпрыжку бежала в конюшню, намереваясь вычистить щеткой Быстроногую. Обогнув угол конюшни, я увидела Руфона, стоящего у двери и внимательно наблюдающего за тем, что происходит на выгуле.
Кевин сидел верхом на молодом гнедом мерине, заставляя его идти разными аллюрами. Он дважды объехал по кругу выгул, понуждая мерина идти равномерной рысью, потом пустил его легким галопом вдоль дальнего забора, а конюшенный не спускал с мальчика глаз.
– Похоже, парень умеет обращаться с лошадьми, – заметил он, когда я подошла. – Я попросил его поездить верхом на каждой лошади – конечно, за исключением королевской, – и не было ни одной, с которой бы он не справился.
– Тогда, может быть, он будет ездить со мной? – предложила я с намеренной небрежностью, стараясь говорить так, будто это было просто полезным замечанием, а не картиной прекрасного будущего, внезапно возникшей передо мной. – Ты же знаешь, что сейчас Быстроногая не может по-настоящему разминаться, а если у меня будет сопровождающий, который так умело обращается с лошадьми, можно без опасений отпускать нас одних.
Руфон долго, неторопливо рассматривал меня оценивающим взглядом, затем со смешком в глазах и задумчивой ухмылкой очень медленно кивнул.
– Может быть, девочка… может быть, – наконец высказался он.
– Я мигом оседлаю ее, – пообещала я, юркнув в конюшню, пока он не передумал. Спустя несколько минут мы с Кевином выехали из ворот и переехали по настилу двойной ров.
– Ты всегда все делаешь так быстро? – спросил он, когда мы выехали из деревни и направились в сторону ложбинки между высокими холмами.
– Когда мне это удается, – счастливо ответила я. – А ты?
– Когда удается, – передразнил он, и мы оба расхохотались. – Мне только хотелось бы взять с собой Эйлба. Я не успел привести его с псарни.
– В следующий раз захватим, – пообещала я. Итак, мы ехали рядом, и я засыпала мальчика вопросами о его собаке, об Ирландии и обо всем том, что, по его мнению, не было похоже на наши места. В отличие от своей ласковой кузины, он был беспокойным, любопытным и наблюдательным. Его интересовало все: от способа постройки крепости римлянами до лучшего места для установки силков на уток на берегу озера.
Я была потрясена. Он был всего на два года старше меня, но, казалось, понимал многое из того, о чем я никогда не задумывалась.
– Откуда ты столько всего знаешь? – спросила я.
– Тебе надо только смотреть, – ответил он. – Просто раскрой пошире глаза и обращай внимание на все, что видишь.
– На что именно?
– Например, на знаки древних. Они повсюду оставляют друг другу послания там, где живут, совершенно понятные, и я уже нашел здесь один или два знака.
– Правда?
Мысль о том, что Кевин умел толковать знаки наполовину волшебных существ, о которых обычно рассказывалось только в легендах, была занимательной, и я повернулась и уставилась на него. Прядь черных волос упала ему на лоб, почти заслоняя искрящиеся синие глаза, и мне подумалось, не дух ли он сам – столь необычным был его взгляд.
– Конечно, – подтвердил он. – Когда бы ты ни нашла цветок с двумя оторванными лепестками на противоположных сторонах от центра, знай, что видишь их знак. Или зарубка на коре дерева на высоте трех футов от земли… они ведь не очень высокие.
– Откуда ты знаешь? Ты когда-нибудь видел хоть одного из них? – Я была уверена, что он может разговаривать с любым из духов, по своему выбору.
Он отвернулся, внезапно замкнувшись в себе.
– Ну, расскажи мне, прошу тебя! Я обещаю, что никому не скажу, если ты не хочешь, – взмолилась я, испуганная тем, что новый друг перестанет поддерживать наш непринужденный разговор.
– Меня достаточно дразнили тем, что меня подменили эльфы… Вот что значит быть единственным черноволосым ребенком в целом выводке рыжих, – сказал он настороженно. – А взрослым не понравится, если они узнают, что я связан с маленькими людьми.
– Значит, ты действительно встречал их, правда? – наседала я.
Он взглянул на меня и кивнул, неожиданно красивая улыбка озарила его лицо.
– Я рыбачил на отдаленном ручейке, куда никто не ходил. Из-за моей ноги я не мог ни драться с другими мальчишками, ни упражняться с мечом, ни бегать по поручениям короля, и поэтому я привык уходить в одиночку и целый день рыбачить, собирать морские ракушки или наблюдать за гнездовьями птиц на мысах. В тот день я сидел на берегу, нависшем над водой, хитростью пытаясь заставить хозяина норы проглотить мою наживку. Когда на меня упала тень, я взглянул наверх и увидел маленького человека, который стоял, уперев руки в бедра и прищурив один глаз. Это был обычный человек, только поменьше, с черными волосами и черными глазами. Я что-то сказал, он что-то ответил, и тогда я понял, что мы говорим на разных языках. Он подошел ко мне, стал против солнца и присел на корточки. Я чувствовал запах этого человека, и, скажу тебе, он был весьма вонючим. Шкуры на нем были плохо выделаны, и я не уверен, что он когда- нибудь мылся, а мускусный запах торфяного дыма пропитал его волосы и кожу.
Кевин замолчал, посмотрел на меня, желая убедиться, что я верю ему, и продолжил рассказ.
– Не говоря ни слова, он протянул руку и взял меня за больную ногу. Я сидел, поджав ноги под себя, и он просто взялся за ногу и распрямил ее, чтобы лучше разглядеть ступню. Потом стащил с меня башмак и попытался прощупать кости сквозь кожу. Он был очень осторожен. Но никто, даже мать, никогда не выражал желания рассмотреть мою ногу как следует, поэтому его действия показались мне очень
