ноги лошади, радом стоял горшок с теплым варевом из трав. Я наблюдала, как бережно он прикладывает полные пригоршни мягких мокрых листьев к ее ноге, потом осторожно накрывает это место полоской чистой овечьей шерсти. – Я слышал, что ты сама поранилась, – добавил он, не отрываясь от дела.
– Немного, – призналась я. – Как Галлдансер?
Более откровенно спросить о Кевине я не могла.
– Прекрасно, с ним все в порядке. Думаю, что сейчас, когда мальчик ушел, мы отведем его в Стенвикс и выпустим на пастбище.
Я кивнула, чувствуя, как в горле у меня встает комок, и, торопливо моргая, прислонилась к шее Быстроногой, глядя на работу Руфона. Опытными движениями он наложил поверх шерсти полотняную повязку и начал завязывать концы материй аккуратными мягкими узлами. По своему опыту я знала, что эта работа на самом деле была труднее, чем казалось, потому что повязка должна быть достаточно плотной, чтобы удержать припарку на месте, но не настолько, чтобы мешать току крови. Мы с Кевином по многу часов упражнялись на запястьях друг друга, чтобы приобрести сноровку.
– Ты знаешь, куда он ушел? – наконец рискнула я спросить, решив, что мой голос звучит вполне твердо.
– Нет, девочка, знаю только то, что он велел не искать его, – Руфон присел на корточки, осмотрел свою работу, а потом взглянул на меня. – Твой отец очень беспокоится за мальчика, но мы с Бригит долго говорили с ним, и все вместе решили, что пусть будет так, как хочет Кевин.
Я снова кивнула, а мой старый приятель продолжал наблюдать за мной из-под косматых бровей.
– Послушай, дитя, время все лечит, – сказал он, – даже гнев на богиню судьбы.
Итак, больше об этом мы не говорили. Я побрела на псарню, где все еще был привязан Эйлб, и села радом. Огромный пес бросил на меня короткий взгляд, обшарив мое лицо скорбными глазами, как бы спрашивая, почему я ничего не делаю, когда случилось такое несчастье. Наконец он вздохнул и снова опустил голову на лапы. Я погладила его и немного поговорила с ним, но он не ответил на мою ласку. Может быть, пес тоже считал, что это дурной сон, и если он немного подождет, то проснется.
Позже в тот же день, когда уехали наши гости, я нашла Руфона и спросила, как ведет себя Эйлб.
– Он тоскует, девочка. Тоскует по молодому человеку. Он не ел ни вчера вечером, ни сегодня утром, и даже когда я спустил его с цепи, ничем не заинтересовался.
– Сможет ли он найти Кевина, если мы отпустим его? – спросила я.
Руфон очень внимательно посмотрел на меня, потом пожал плечом.
– Думаю, да, если собака поймет, что ей можно уйти.
– Как ты объяснишь ему это?
– Ну, – начал мой наставник, потирая покрытый щетиной подбородок и хмурясь. – Думаю, что можно взять какую-нибудь вещь мальчика, которая пахнет им, и дать понюхать псу. А потом я отведу его к воротам и постараюсь объяснить, чтобы он шел искать Кевина…
Голос Руфона оборвался, и он посмотрел в сторону псарни.
– Хорошо, – твердо сказала я. – Сделай это. Лучше всего тогда, когда все соберутся на обед, чтобы собака была спокойна.
Пока я говорила, Руфон смотрел в землю, однако теперь внимательно изучал меня.
– Это приказ, госпожа? Ты же знаешь, что собака очень ценная. Это подарок королю от ирландской семьи. Я не хочу терять что-либо, принадлежащее королю.
Я никогда раньше не думала, что способна отдавать приказы, но теперь я твердо посмотрела на своего старого друга и настойчиво повторила:
– Да, Руфон, я хочу, чтобы ты поступил именно так, и, если возникнут какие-нибудь трудности, отвечать за это буду я. Кроме того, что хорошего, если собака умрет от тоски по погибшему хозяину?
Итак, днем, пока остальные сидели за столом, Руфон отвел огромное лохматое животное за ворота и отпустил его. Позже он сказал мне, что Эйлб некоторое время просто сидел напротив него, глядя безнадежным, полным тоски взглядом. Но после того, как Руфон подержал перед его носом ботинок Кевина, а затем швырнул на дорожку, собака подняла уши и встала на ноги.
– Сначала мне показалось, что Эйлб бестолково мечется, но потом я понял, что он идет по какому-то следу, – сказал Руфон с хитрой усмешкой. – Летом запахи сохраняются долго, так что, я думаю, молодой человек к вечеру найдется.
Я думала об этом целый день и, ложась в постель, молила бога о том, чтобы он защитил их обоих.
24
ЛАВИНИЯ
В комнату отца я вошла с тяжелым предчувствием в душе.
Я не знала, зачем он позвал меня, но, было ли это связано с уходом Кевина, нашей поездкой на озеро или потерей Эйлба, он имел право сердиться, и я с ужасом ждала выговора.
Окна, выходящие на запад, были открыты, и, летний ветерок доносил тихое воркование голубей. Король Регеда пристально разглядывал родословную таблицу лошадей, расстеленную на столе, и казалось, не замечал моего присутствия, пока я не подошла и не стала рядом. Однако он так и не поднял глаз, и я тоже начала изучать таблицу, в уме прослеживая родословную Быстроногой, пока не поняла, что отец рассматривает уже не таблицу, а меня.
– Что на тебя накатило вчера, дитя? – спросил он. В его голосе слышалось скорее удивление, чем обвинение. – Тебе, конечно, было известно, что они христиане и сочтут оскорбительным твое предложение встретиться с Владычицей?
Я пожала плечами и уставилась на свои руки, не в силах придумать ответ. Мои мысли были заняты другими, более важными вещами, и я забыла о перепалке с племянником короля Марка сразу, как только добилась своего.
– И с каких это пор ты превратилась в защитницу Владычицы? – продолжал отец, опускаясь на стул, и сделал мне знак садиться. – Я никогда не думал, что ты так увлечена ею…
– Я понимаю, отец. – Я кивнула, думая, с чего начать. – Я виновата, что была груба с нашими гостями. Мне правда жаль. Но меня очень испугало, что ты собираешься отдать меня в жены незнакомому человеку. Это… это не то, что мне хочется, отец.
Ответ короля был быстрым и негодующим.
– Не хочется? Какое отношение ко всему этому имеет слово «хочу»? Есть многие вещи, которые монархи – и короли, и королевы – обязаны делать, хотя им лично делать этого не хочется. И брак тоже иногда относится к таким вещам. – Он с минуту помолчал и, казалось, сменил тему. – Кети говорит, что ты слишком много внимания уделяла ирландскому мальчишке и расстроена его бегством…
Я сидела очень тихо, не зная, к чему он клонит. Связав Кевина с моим отказом претендентам, отец вполне сможет назначить награду за голову ирландца…
– Ну, на этот счет можешь не беспокоиться, дитя. Я не собираюсь приговаривать его к смерти, и людям не запрещается встречаться с ним. Жаль, конечно, что так случилось, но ты не можешь допустить, чтобы подобное происшествие отвлекало тебя от твоих обязанностей. Жизнь продолжается, – добавил он, рассматривая кольцо на руке, подаренное матерью.
Было ясно, что отец воспринял мои отношения с Кевином просто как детскую дружбу. Сейчас, конечно, было не время предполагать, что они могли перерасти во что-то более серьезное, гораздо более серьезное, поэтому я вздохнула с облегчением, довольная тем, что король не собирается развивать эту тему.
– Сейчас ты приближаешься к тому возрасту, когда девушки выходят замуж, – продолжил он. – И обязательно появятся другие мужчины, которые захотят посмотреть на тебя, и кое-кто, даю слово, будет предлагать тебе руку и корону. Подобные дела требуют такта и уважительности, ты же не можешь гнать их от себя только забавы ради. – Он снова помолчал. – Твоя мать, будь она жива, объяснила бы тебе это лучше…
– Ха, – фыркнула я, – она поняла бы меня лучше кого бы то ни было! Разве ты забыл, что ее собирались выдать замуж за человека, которого она никогда не видела, когда она согласилась убежать с тобой? Мать отлично понимала, что значит, если тебя продают как кусок сыра ради политической выгоды…
Отец метнул меня быстрый тяжелый взгляд и дернул бровью.
В течение долгой минуты я не опускала глаз, и наконец он громко вздохнул и отвернулся.
– Тебе будет легче, если я пообещаю не принимать никаких решений, не посоветовавшись с тобой? Мы
