Мага не было видно, но от его присутствия веяло такой силой, будто говорил сам бог. Я почувствовала, как мне тихонько сжали колено, и, посмотрев вниз, увидела, что Нимю все еще стоит на коленях возле моих ног. Я сжала ее пальцы, и она приникла ко мне.
– Ты представляешь, кто эта женщина у источника? – спросил чародей.
– Нет, но она прокляла меня, потому что я не остановился. Она была белокожей, со светлыми волосами и фиалковыми глазами и знала мое имя, и выругала меня за то, что я не помог ей… Сейчас, когда я закрываю глаза, ее лицо стоит передо мной, потому что она кого-то мне напоминает…
– Надо думать, – сказал чародей, выступая из темноты и подходя к Пеллинору как вестник неотвратимого возмездия. – Это была твоя родная дочь, и она со своим мужем ехала сюда, на свадьбу. На них из засады напали грабители. Для него ты уже ничего не мог сделать, но она выжила бы, если бы ты не бросил ее.
Пораженный гигант-воин отшатнулся. Наступила долгая гнетущая тишина, а потом из горла Пеллинора вырвался глубокий стон.
– В чем заключалось ее проклятье? – спросил чародей.
– Она сказала, что мой союзник тоже оставит меня в беде и я умру, преданный человеком, которому верил. Почему… – простонал растерянный Пеллинор, – почему боги не подсказали мне, кто она такая?
– Это ничего не изменило бы, Пеллинор, – возразил Мерлин, встав против дрожащего воина. – Боги умеют и благословлять, и проклинать, и хорошо, если мы извлекаем из этого какие-то жалкие уроки. Ты определил свою судьбу собственной рукой, но что сделано, то сделано. Однако с этого момента и впредь тебе стоит поменьше думать о приключениях, которыми ты так гордишься, и уделять больше внимания тем, кто нуждается в иных твоих услугах.
Мерлин положил обе руки на плечи Пеллинора, и воин опустился на колени, обливаясь слезами раскаяния. Его поступок был по-детски неразумен, и сейчас он с таким же простодушием жаждал прощения.
Мудрец сотворил молитву, прося богов простить воина, а мы смотрели на него в благоговейном молчании. Когда Мерлин кончил молиться, вперед вышел Кэй, помог всхлипывающему Пеллинору подняться и увел его.
Неожиданно все загомонили, потягиваясь, смеясь и говоря чересчур громко, пытаясь стряхнуть тяжелый осадок от случившегося. Я метнулась к Артуру и шепнула ему о предательстве. Кто-то только что кончил говорить тост за жениха, и сейчас толпа нараспев произносила его имя, нетерпеливо ожидая, пока невеста перестанет отвлекать верховного короля. Мы торопливо договорились, что я уведу жрицу в зал. Сейчас он не мог сразу же идти с нами, и до его прихода мне предстояло заботиться о посланнице богов.
Нимю шла со мной, молчаливая и дрожащая. Обнаружив, что кухня на ночь опустела, я усадила девушку в укромном месте рядом с теплой печью и начала шарить в шкафу. Среди трав нашелся иссоп, и я заварила в горшке чай, добавив в него капельку меда, а жрица сидела в своем уголке и не мигая смотрела в пространство.
Она обеими руками взяла чашку и мелкими глотками начала отхлебывать горячий сладкий настой, потом благодарно посмотрела на меня и спросила:
– Он часто бывает таким?
– Пьяным и полупомешанным? Не знаю, – ответила я, подумав о том, что выходка Пеллинора кого угодно повергнет в шок.
– Нет, – твердо сказала Нимю, – тот святой, который только что стоял у костра.
Я не сразу сообразила, что речь идет о Мерлине.
– Чародей? Не думаю, – ответила я, гадая, что еще она углядела, недоступное для наших глаз. Я подтащила скамью и села рядом с ней. – По крайней мере, раньше я за ним ничего подобного не замечала, может быть, потому что не слишком давно знаю его.
Жрица отпила еще чаю, и ее губы тронула слабая улыбка.
– Сейчас, – пробормотала она, и ее глаза расширились и потемнели, – сейчас я знаю, почему Пеллинор был послан ко мне. Чтобы привезти меня сюда… привезти меня к нему…
В тишине кухни ее слова прозвучали беспечным заявлением наивного ребенка, и смысл их дошел до меня не сразу.
– Нимю! – ошеломленно воскликнула я, поняв, что она имела в виду, и замерла в молчании.
Лицо девушки по-прежнему было ласковым, но сейчас ее глазами на меня смотрела богиня.
– Не спрашивай о том, чего не понимаешь, – сказала она, и ее голос стал похож на глухое ворчание, – смертным не дано выбирать, когда начинаться любви.
Я торопливо отвернулась, не в силах выдержать тяжесть этого взгляда, и спустя мгновение почувствовала, как рука девушки снова скользнула в мою руку.
– Я же говорила тебе, – сказала она своим обычным чистым голосом, – что случится необыкновенное. Просто раньше я не знала, что произойдет и с кем.
Ее голос был таким счастливым, что я с любопытством уставилась на нее. Если бы такая страсть овладела мною, я испугалась бы.
– И ты не боишься? – спросила я, вспомнив о способности чародея внушать окружающим страх.
– Конечно, боюсь, – ответила она тихо, глядя в пустую чашку. – Он ведь может даже не заметить меня. – Нимю на мгновение запнулась, как будто эта мысль опечалила ее.
Я остолбенело смотрела на девушку. Она, такая спокойная и уверенная в беседе с Пеллинором, такая нежная и твердая в разговоре со мной и такая могущественная, когда сама богиня являлась в ее образе, сейчас сидела в темноте у очага и тревожилась о том, что окажется отвергнутой.
Такая мысль была настолько абсурдной, что я едва не рассмеялась. Невозможно было представить, чтобы какой-нибудь мужчина мог не увлечься ею. Если верить Артуру, у чародея слабость к молоденьким девушкам, и Нимю нечего бояться. Не в силах видеть тоскливый взгляд жрицы, я торопливо обняла ее.
Богиня, конечно, права. Кто я такая, чтобы сомневаться в любви двух людей? В конце концов, любовь бывает разная, и ее надо ценить и уважать во всех проявлениях, какими бы странными они ни казались посторонним.
Итак, я обнимала свою подругу, пока она не перестала дрожать, и мы обе ждали прихода Артура.
39
ИЗМЕНА
Наконец веселье в лагере рыцарей закончилось. Молодые воины потянулись в шатерный городок у подножия холма, где любой мог принять участие в азартных играх, найти флягу вина или доступную женщину. Пожилые гости и те, что держались в стороне от разгула, собирались в доме.
Я украдкой выглянула из кухонной двери и встретилась взглядом с Артуром. Он непринужденно огибал группки людей, толпящихся в зале, и в тот момент, когда никто не видел, проскользнул в слабо освещенную кухню.
Веселость покинула его, и он немедленно переключил свое внимание на жрицу.
– О какой измене ты говорила?
Нимю, напряженная и настороженная, посмотрела ему в лицо и, наклонившись вперед, прошептала:
– Господин, у меня все основания думать, что в твоем лагере есть лазутчики, у которых дурные намерения относительно тебя.
– Лазутчики? Чьи лазутчики?
Голос Мерлина, не более громкий, чем голос Нимю, заставил нас вздрогнуть. Он возник рядом с Артуром и подозрительно смотрел на девушку рядом со мной.
Жрица спокойно посмотрела на него.
– Я ни в чем не уверена. Но предпочла бы поговорить об этом в более уединенном месте.
Артур, кивнув, повернулся и повел нас по коридору в часть здания, отведенную лично для него.
Пока он закрывал внутренние кожаные занавески, не пропускавшие ни малейшего шума из зала, я с любопытством огляделась.
Комната была уютной, обставленной без особых претензий или украшений. Постелью служила узкая койка, над которой на стене блестел Эскалибур, похожий на золотое с серебром пламя. Он висел под углом, чтобы его можно было легко вынуть из ножен в случае ночной тревоги. Драгоценности на эфесе зловеще
