— А я за предложение Бьерна, — сказал де Виньон. — Неужели вы все не чувствуете, что бремя становится непосильным? Или вы считаете, Горди, что мы застрахованы от ошибок?
— Нет, конечно, — хмуро бросил Чалмерс. — Но в то же время… Короче, я предлагаю проголосовать за предложение Бьерна. Чтобы потом…
— Погодите! — низкий грудной голос Ольги Уинсток-Добровольской прервал Чалмерса. — У меня есть еще одно предложение. Давайте сейчас в полном составе нанесем визит Зорову. Не знаю почему, но я уверена, что он ответит нам. Если в нем хоть что-нибудь осталось от человека…
Гравилет с эмблемой Круга Шести и три гравилета сопровождения и охраны опустились на небольшое плато среди бурых, изъеденных эрозией древних обломков когда-то могучих скал. Здесь не было создававших земную силу тяжести гравитационных генераторов, и Чалмерс предупредил своих спутников об осторожности — сила притяжения Марса существенно уступала земной.
— Куда дальше? — спросил де Виньон, с любопытством оглядываясь по сторонам.
— Дальше мы поедем одни, — сказал Чалмерс. — Охрана и прочие сопровождающие останутся здесь.
— Но на чем? — спросил Николас Шароши. — Признаюсь, что не вижу ничего, что хоть как-то напоминает транспортное средство.
— Вот этот большой камень маскирует вход в шахту гравитационного лифта, — усмехнулся Чалмерс, проделывая какие-то манипуляции с браслетом.
Камень внезапно и совершенно беззвучно отъехал в сторону, открывая взорам вертикальный ствол уходящей на головокружительную глубину шахты.
— Идемте, — сказал Чалмерс и первым шагнул в зев воронки гравитоприемника.
Через несколько минут стремительного полета движение замедлилось, и все шестеро очутились в огромной сводчатой пещере, неярко освещенной хитро спрятанными лампами. Пещеру перегораживала странная стена переливчато-серого, почти перламутрового тумана. Выложенная розовыми плитками дорожка, на которой стояли люди, упиралась в стену. Чуть ближе того места, где она, казалось, растворялась в туманной стене, алым пламенем полыхал знак высшей степени опасности: пурпурные молнии, перечеркивающие разрушенный их ударом человеческий череп.
— Гравитационно-пространственная защита, — пояснил Чалмерс, — заслон из пространства с перестроенной метрикой. Ни одно материальное тело не может проникнуть вовнутрь. А для любого живого организма соприкосновение со стеной означает мгновенную смерть. К сожалению, в силу известных причин мы вынуждены были пойти на столь неординарные меры безопасности…
Чалмерс вновь поколдовал над браслетом, и в стене образовался проход в виде арки из сосущей глаз черноты.
— Проходите по одному, — предупредил он, — причем строго по центру входа. С перестроенным пространством шутки плохи.
За стеной пространственно-гравитационной защиты их ожидало продолжение той же пещеры, но вид у нее был гораздо более обжитой. На гладко отполированном полу теснились различные аппараты и механизмы, яркий свет заливал своды пещеры, освещая похожий на исполинское яйцо эллипсоид из светло-серого металла.
— Бункер, — объяснил Чалмерс. — Или, официально, планетарный десантный модуль высшей защиты с полным замкнутым циклом жизнеобеспечения.
Чалмерс что-то нажал на браслете, и на боковой поверхности «яйца» словно проклюнулась яркая световая точка, запульсировала, и, развернувшись в пространстве, возникло трехмерное изображение бритой головы с узкими восточными глазами, плоским носом и тонкими бескровными губами.
— Добрый день, Горди, — поздоровалась голова. — О, я вижу, у нас гости! Добрый день, мэтры!
— Здравствуй, Герман. Круг Шести в полном составе решил нарушить… гм… твой покой.
— Нарушать, собственно говоря, нечего, поскольку покой нам только снится… особенно в последние дни. Ваш визит, очевидно, связан с Александром Зоровым, а не с моей скромной персоной?
— Ну-ну, Герман, не прибедняйся, не к лицу это гению стратегического планирования. Но ты прав, как всегда, — мы решили навестить Зорова. Слишком уж тревожно его молчание.
— Входите, — сказал Герман Ли Фунг, и покатый бок «яйца» лопнул косым молниеподобным зигзагом, образовав овальный люк.
Через несколько минут восемь человек — члены Круга, Ли Фунг и Троекуров — заняли места за столом в «кают-компании», как давно уже окрестили планетарники наиболее просторное помещение модуля, десятки и сотни родных братьев, которого давали защиту и уют десантникам, разведчикам и исследователям далеких негостеприимных миров.
— Ну что, Андрей, порадуешь нас хоть чем-нибудь? — спросил Чалмерс.
Взволнованный присутствием высшего руководства Содружества, Троекуров пожал плечами и покачал головой.
— Нет, к сожалению. Никаких изменений. Лежит в своей каюте практически неподвижно, на мои вопросы и другие попытки общения не реагирует, глаза закрыты, вегетативная нервная система функционирует, как у человека, погруженного в глубокий сон. Хотя это чисто визуальные наблюдения, по- другому я его исследовать опасаюсь, после… м-м-м…
— Да-да, конечно, — поднял руку де Виньон. — Мы все знаем. Других новостей нет?
— Некоторые физические приборы… гравитометр, вакуум-резонатор Росса, датчики электромагнитных полей и пси-излучения регистрируют неравномерную, порой с очень высокими всплесками активность… словно в теле Зорова происходят некие процессы… если только тело его является еще телом в обычном биологическом смысле.
— Вы допускаете… возможность частного или даже полного перерождения? — спросил Ларсен, нервно сплетя тонкие длинные пальцы.
— Учитывая все факты в комплексе, очень трудно допустить что-либо другое, мэтр.
— Ну что же, — медленно проговорил де Виньон, — не исключено, что мы присутствуем при рождении того, о ком писали и спорили философы, футурологи и фантасты уже не одно столетие… Хомо Супер. Вопрос, каким он будет? Шаг ли это к духовному и физическому совершенству или, наоборот, в бездну чудовищных и злобных сил, способных стереть человека с лица Вселенной?..
— Horror infiniti (Ужас бесконечности (лат.))… — задумчиво произнесла Ольга Уинсток- Добровольская. — Причем, если так можно выразиться, в обе стороны… Нам можно взглянуть на него?
— Думаю… думаю, да… — Троекуров с тревогой взглянул на своего шефа, но Чалмерс пожал плечами, всем своим видом словно говоря: «Чему быть, того не миновать».
Каюта, где лежал Зоров, была удручающе стандартна: параллелепипед 3 х 2,5 х 2,5 метра, с койкой, оборудованной гравиматрасом (сейчас выключенным), девственно чистым столом и стулом, сиротливо под стол задвинутым. Шкаф и пара тумбочек прятались в стенах. Слева располагалась дверь в санузел, прямо, в противоположной от входа стене, имело место псевдоокно с набором голографических картинок. Сейчас аппаратура не работала, и бугорки голопроекторов волдырями покрывали пластик, отнюдь не добавляя ему привлекательности.
Зоров недвижимо лежал на кровати, отвернувшись к стене; казалось, он даже не дышал. На нем были белая майка и голубые шорты.
Печать поразительно одинакового выражения легла на лица вошедших: угрюмая настороженность, напряженное ожидание, любопытство, страх…
И лишь Ольга, окинув взглядом каюту, нахмурила брови и удивительные фиолетовые глаза ее гневно блеснули:
— Да это же… черт знает что! — очень тихо произнесла она, но ее услышали все и воззрились с изумлением.
— Вы же врач, Андрей, психоаналитик к тому же! — так же тихо, но с грозовыми нотками сказала Ольга. — Что это за интерьер?! Где переключатель голографических программ?
Ошеломленный Троекуров, непонимание на лице которого быстро сменилось досадой и чувством вины, указал на малозаметный верньер справа от входной двери.
Уинсток-Добровольская нетерпеливо протянула руку к верньеру и начала его вращать. Псевдоокно
