Верховная жрица изучала меня с холодным презрением, а я слишком поздно поняла, что близка к поражению.
Взгляд Морганы скользнул к моей шее:
– Она тоже почти всегда таскала этот обруч. Знаешь, ты очень похожа на нее… Гордячка, самодовольная кошечка, все время тешащая себя сознанием, что можешь намотать любого мужчину на свой маленький мизинчик. Хотя мать, конечно, ничего в них не понимала. Она думала, что мужчины любили ее. А на самом деле являлась для них только жалким вместилищем, когда они жаждали глупой случки.
Пораженная резким выпадом против Игрейны, я не выдержала, и мои нервы сдали:
– Как ты можешь говорить таким тоном о матери? Что ты знаешь о ее жизни, ты, которая даже не удосужилась приехать ее навестить. Ты не была там, даже когда она умерла. Не удивительно, что в сердце Игрейна считала дочерью меня, ведь вы с Моргаузой ее совсем не любили.
– Любили? – Смех Морганы прозвучал так глухо, как будто шел из самых глубин ее печали и горечи. – Не говори мне о любви. Ты что, забыла, что она отослала обеих своих дочерей в тот самый миг, как Утер Пендрагон попал в ее постель. А потом спровадила Артура к Мерлину, едва он родился. К женщине, у которой настолько отсутствуют материнские инстинкты, вряд ли можно воспылать дочерней любовью.
Выражение лица верховной жрицы сделалось твердым, как кремень, и она вскочила со стула. Я сосредоточенно смотрела на нее и понимала, что никакие переговоры о перемирии и мире невозможны, пока она не выплеснет весь копившийся годами гнев. Поэтому я поудобнее устроилась и стала наблюдать, как Моргана, словно дикое животное на привязи, мечется по комнате из угла в угол.
– Она всегда была пешкой, жалкой, глупой пешкой, слишком гордой, чтобы признаться, какой оказалась простофилей. Совсем ребенком ее продали невестой человеку, который годился ей в деды, и как симпатичную игрушку держали в крепости Тинтагеля. Байки о ее красоте бередили воображение наглых фатов по всему королевству, пока верховный король не убил отца, чтобы убедиться в их правоте самому. Утер Пендрагон, – голос Морганы зазвенел от злости, – изнасиловал мать и посадил на британский трон в качестве трофея. И все для того, чтобы удовлетворять свою похоть. А она убедила себя, что, используя ее подобным образом, ей оказывают честь. Клянусь Богиней, подобное заблуждение просто преступно!
Внезапно Моргана остановилась у окна и взглянула на Темзу. Ее плечи вздрагивали, но я не могла сказать, от ярости или рыданий. Я догадалась, что вспышка пошла на убыль, и заговорила с ней спокойно и осторожно, как с капризной лошадью:
– Это взгляд лишь с одной стороны. Я была с Игрейной, Моргана, видела, как она умирала, слышала ее исповедь и знаю, как она относилась к собственной жизни. Игрейна высоко ценила твоего отца; да, он был намного старше ее, да, он вырастил ее, когда ее родные погибли во время смутных времен. Но вряд ли это можно назвать покупкой с похотливыми целями. Игрейна гордилась тем, что она его жена и родила ему тебя и Моргаузу.
Моргана по-прежнему стояла ко мне спиной, но ее плечи больше не подрагивали, и я продолжала. «Может, – думала я, – выслушав правду, она сумеет избавиться от ярости, которую так долго взращивала в себе».
– Что же до Утера Пендрагона – он не убивал твоего отца. Игрейна легла с ним в постель по доброму согласию, в здравом уме, сама желая того. Поэтому ни Артур, ни последующая женитьба не могли стать следствием насилия. Кроме того, ни твоя мать, ни Утер не предполагали, что твой отец может умереть в ту ночь.
– Ложь! – Моргана отвернулась от окна; волны протеста расходились от нее по всей комнате. – Ложь. Все от начала до конца ложь!
Бешенство исказило ее лицо, руки сжались в кулаки. Зеленые глаза остекленели и налились злобой. Она бросилась ко мне через комнату, намереваясь любой ценой заставить меня замолчать. Как будто, заткнув мне рот, она могла стереть правду, которую никогда не хотела признать. Под ее безумным напором я отпрянула и, защищаясь, подняла руки, но в этот миг вперед выступил карлик и перехватил свою госпожу.
Осторожно, но крепко коротышка взял ее за руки и стал что-то нашептывать ей на ухо. Глаза Морганы наполнились слезами, и карлик осторожно повел ее к стулу. Словно любящая мать, он обращался с ней, как с хрупким ребенком, но после того, как она успокоилась, церемонно поклонился и занял свой пост у двери. Все это время ни один из них на меня так и не посмотрел, и я внезапно почувствовала, что я вторгаюсь в чужую жизнь, в чьи-то не касающиеся меня отношения.
Как только Моргана пришла в себя, она потянулась за перчатками, словно собираясь уйти.
– Знаешь, – объявила она с едва заметной улыбкой, хотя по-прежнему не смотрела на меня, – мне и в самом деле нужно повидаться с Мордредом.
– А что с моим предложением? – поспешила задать я вопрос. Меня подхлестнуло сознание, что если не удастся справиться с этой встречей, то не будет и шансов предотвратить войну.
– А ты можешь гарантировать, что Артур поддержит мое дело? Что он по всему королевству узаконит поклонение Богине и закроет церкви?
– Сделаю все, что смогу, – ответила я, понимая, что только сама вправе соглашаться с ее требованиями, но не должна говорить за мужа.
– Не пойдет. – Моргана поднялась на ноги. – Нет никаких способов заставить Артура выполнить твои просьбы. – Вспышка пробудила в ней обиды, которые оказались сильнее религиозных и политических амбиций. Скрепя сердце я продолжала настаивать:
– Что же тебя устроит?
Она набросила плащ на плечи и взглянула на меня, точно Богиня в своем злом обличье. Наши глаза встретились, и я увидела, как выражение презрения у верховной жрицы сначала сменяет любопытство, а потом переходит в подлинный интерес. В таком отчаянии я предстала перед ней впервые.
– Неужели тебе настолько нужна моя помощь? – Подобие улыбки появилось на ее лице, и Моргана снова грациозно опустилась на стул. Она подняла со стола чашку и стала снова изучать меня. Брови в раздумье сошлись у переносицы. – Кое-что я и в самом деле могу сделать, – наконец проговорила она, ее сочный голос прозвучал негромко и задумчиво. – Мордред рассчитывает, что я соберу для него на севере армию. Если он поймет, что я способна сделать то же самое для Артура, он может прийти к убеждению о необходимости переговоров.
Последовало долгое молчание, во время которого Моргана продолжала меня рассматривать. Теперь она полностью владела ситуацией, и я гадала лишь об одном; какая будет названа цена.
– И что взамен? – еле слышно спросила я.
– Нечто такое, что можешь дать только ты. – Она водила пальцем по краю чашки, которую держала в другой руке. – Да, мы можем заключить соглашение, в обмен на мою помощь ты сделаешь то, что не требует согласия Артура.
Я едва дышала, а Моргана продолжала поигрывать чашкой. Наконец, полностью владея собой, она благосклонно посмотрела на меня.
– Клянусь защищать Артура всеми доступными мне средствами. Клянусь, что попытаюсь уговорить Мордреда отказаться от сражения. Если потребуется, буду лечить раны Артура… Все это я обещаю, если ты отречешься от титула верховной королевы Британии.
– Что?! – Я не поверила собственным ушам, и мое хладнокровие разлетелось вдребезги. Моргана смотрела на меня в упор.
– Никогда! – от потрясения я вся содрогалась. – Не могу же я вот так… подняться и бросить свой народ.
– Конечно, можешь. Ты уже бросила его, когда бежала из Карлайла. И потом, когда ради Ланселота отреклась от своего положения в Регеде. Наверное, ты способна даже желать этой войны: ведь если Артур погибнет, Ланселот возвратится в Британию. Конечно, если Мордред не убьет и его. – Казалось, она забавляется, рисуя такое чудовищное будущее. – В конце концов, все зависит от того, насколько ты хочешь, чтобы каждый из них остался в живых. – Верховная жрица поставила чашку на стол и красноречиво пожала плечами.
В бешенстве от ее предложения, разъяренная ее нападками и не в состоянии что-либо сделать, я ощущала себя загнанным в угол зверем.
– Мне некуда уйти, – я решила потянуть время, – разве что Увейн позволит мне жить в Регеде.
