– Ну что, воспитывать детей будет потруднее, чем управлять двором?
– Я думаю, одно похоже на другое, – возразила я. – Просто дети малы по годам, а у придворных – детская натура.
Его восхитительные полные губы сложились в загадочную улыбку, а глаза засветились:
– Ты самая удивительная из женщин: то управляешь страной, то возишься с детьми. И так красива… Неважно, чем ты занимаешься, ты всегда потрясающе красива.
Я взглянула на него сверху вниз, ослепленная нахлынувшей любовью и благодарностью. Раньше я с нежной радостью кинулась бы с седла в его объятия, широко распахнув сердце. Но годы осмотрительности, ответственности перед долгом и стараний сохранить между нами дистанцию научили меня осторожности, и, свесившись с седла и погладив его по щеке, я просто сказала:
– Любимый, мне и половины из этого не удавалось бы делать, если бы ты не был рядом.
Он схватил мои пальцы и прижал к губам, в глазах заиграл чистый радостный смех. Достаточно ограничивать себя мириадами обязанностей: месяц совещаний, полгода скучной рутины. К тому же я никогда, никогда не принимала такое как должное.
Но душевные порывы случаются слишком редко, чтобы ими пренебрегать.
С наступлением весны Кэй и я принялись за необходимые приготовления к отъезду двора на Саксонское побережье. Я как раз паковала корзины, седельные сумки, вьючные короба и плетеные сундуки, когда из Бретани вернулся Динадан.
Близкий друг и сторонник корнуэльского воина, Динадан казался лоснящимся терьером по сравнению с волкодавом Трисом. Долгие годы, когда бы Тристан ни бросался очертя голову в любовное приключение или битву, Динадан старался вытащить его из заварухи, утихомирить волнение и залатать дыры. В этом смысле он был блестящим примером лучшего друга.
– Рад снова оказаться при самом цивилизованном дворе в христианском мире. – На лице корнуэльца играла многозначительная улыбка. – Ховелл, конечно, парень неплохой, и хорошо обращается со своими воинами, но там совсем не то, что у вас.
Последняя фраза была адресована и мне, и Артуру, и я улыбнулась за комплимент. Динадан слыл шутником и насмешником, но я всегда считала его хорошим дипломатом.
– Что нового у франков? – спросил Артур.
– Ха! Каждый из сыновей грызет других, стараясь отхватить от королевства Кловиса кусок побольше. Поэтому, слава Богу, им недосуг заниматься другими пакостями.
– А Тристан? – задал вопрос Ланс.
– Лучший воин всех стран – конечно, за исключением вас. – Коротышка учтиво поклонился Лансу. – И обожаем за свою музыку. Он по-прежнему играет на арфе, как ангел. Тут ведь нужен особый талант, чтобы по утрам сносить головы, а по вечерам исполнять баллады.
Портрет Тристана был нарисован так точно, что мы все расхохотались.
На следующее утро Динадан сопровождал меня в поездке, потому что, несмотря на несущиеся на нас облака, я хотела заказать мастеру деревянные чаши, подносы и другую утварь, которую к приезду осенью хотела иметь на кухне.
– Никогда не видел королевы, которая столько сил отдавала бы управлению двором, – заметил Динадан. – Вот Изольда Корнуэльская все поручила управительнице, а сама, прелестная, как картинка, сидит над вышиванием, пока Тристан услаждает ее слух игрой на арфе.
– Она гораздо лучше управляется с иголкой, чем я, – пожала я плечами, а сама вспомнила, сколько раз она при мне искусно украшала материю шелковыми нитками. – Не хуже, чем фея Моргана.
– И становится такой же известной врачевательницей, – добавил Динадан. – Говорят даже – лучшей во всей Бретани. Конечно, – вспомнил он, – ее мать была знаменитой в Ирландии знахаркой, настоящей кудесницей, когда требовалось изгнать болезнь или очистить раны.
Языческое происхождение Изольды было основной проблемой в их отношениях с Марком, но теперь, уверял Динадан, она стала истинной христианкой.
– И не просто напоказ. Говорят, она по-настоящему привержена вере.
Христос проникал повсюду, и в ходе разговора становилось ясно, что и сам Динадан обратился к нему.
– А Тристан? – поинтересовалась я. – Он тоже преклонил перед Римом не только тело, но и дух?
– Ах, бедный Трис! Иногда мне кажется, великан и сам не знает, чего хочет и во что верит. Возьмите, к примеру, его женитьбу. – Корнуэлец почесал подбородок и задумчиво посмотрел на небо. – Я заподозрил что-то неладное, когда он объявил, что имя его жены – Изольда Белые Ручки. После того как он всю жизнь утверждал, что пылает страстью к Изольде Корнуэльской, – Динадан склонил голову набок и хитро покосился на меня, – просить выйти за него замуж Изольду Белые Ручки, согласитесь, несколько непоследовательно.
Я поняла смысл его слов и усмехнулась:
– А мы считали, что это политический союз, разве Белые Ручки не сестра Ховелла?
– Да, это так, – друг Тристана кивнул. – К тому же замечательная девушка. Но любовь – штука хитрая: совершенно обезоруживает и заставляет человека видеть только то, что он хочет.
– И он настолько увлекся своей женой? – Мне интересно было знать, неужели Трис полностью забыл свою прежнюю любовь.
Первые капли летнего ливня забарабанили вокруг нас, и мы повернули лошадей под укрытие рощицы на берегу.
Динадан покачал головой:
– Скорее, напротив. Я думаю, он хотел полюбить Белые Ручки, прилежно за ней ухаживал, торжественно клялся в любви. Но брачная ночь прошла не как надо – вы понимаете, что я хочу сказать? И с тех пор у них становится все хуже и хуже. В своей неспособности Тристан винит королеву Корнуэльскую.
– Так их брачные отношения кончились ничем?
Трис был громадным мужчиной без предрассудков, видел в себе и жизни исключительно физическую сторону, и узнать, что он стал импотентом, показалось мне чрезвычайно удивительным.
– Ах, миледи, рано или поздно это может случиться с лучшим из мужчин, – игриво заметил Динадан, а дождь хлестал по листьям над нашими головами. – Не следует судить о мужчине по его напористости, так же, как о женщине по ее внешнему виду.
Я рассмеялась его проницательности. Ланселот, считал меня красивой, но он заглядывал вглубь. Я прекрасно знала, что любой придворный, который хвалит мою внешность, по каким-то своим соображениям занимается лестью.
– И как супруга Триса переносит его невнимание? Она расстроена?
– Бедная девушка ему всецело предана, везде таскается за ним, готова выполнить любую прихоть: чистит одежду, чинит белье; на столе всегда его любимая еда.
– Точно служанка, – язвительно подхватила я, вспомнив, как оценивал Увейн жен-христианок.
– И все из-за любви, миледи. Все из-за любви. Однажды я застал ее в слезах. Она считала, что неладно что-то с ней, что она недостаточно красива. В конце концов я рассказал ей о Трисе и Изольде, объяснил, что по ошибке они испили всю меру любви и больше не способны любить никого другого.
– Как ужасно Белым Ручкам с этим жить, – пробормотала я. – Неразделенная любовь болезненна сама по себе, но знать, что человек, которого ты любишь, тебя никогда не полюбит – просто жестоко.
Динадан вытянул шею, пытаясь проверить, когда перестанет дождь.
– Поистине, миледи, греки знали, о чем говорили, когда утверждали, что боги создали любовь в наказание смертным, и ни один разумный человек не станет ее искать.
– А вас она никогда не находила? – Я скосила глаза на спутника, подозревая, что он не столь недоступен для чувства, как пытается меня убедить.
– Я никогда не утверждал, что неподвластен любви. – Динадан криво усмехнулся и вспыхнул, встретившись со мной взглядом. – Как раз от того, что много любил, я и знаю, каким глупцом можно выставить влюбленного. Оказывается, например, что ваша дама, к несчастью, обожает другого. Поэтому я предпочитаю никогда не говорить о своих чувствах.
– Ах, мой друг, – я накрыла его руку своей рукой, – а разве вы не можете найти другую?
