– Конечно, но у него имеется своеобразный кодекс чести. Он не нападает на женщин, и, кроме того, я заявила, что он не напугает меня и я не уеду.
– Меня ему тоже не запугать.
Она покачала головой. Прядь волос упала на глаза, и Дженни раздраженно заколола ее булавкой.
– Ларри, в этом городе храбрость – непозволительная роскошь. Раз Призрак не хочет, чтобы вы здесь оставались, вам придется уехать.
– Неужели это так серьезно?
– Да. Ради вашего же блага вы должны уехать. Я справлюсь сама. Не надо еще больше осложнять положение. Пожалуйста, уезжайте.
– Никуда я не уеду. Ваш дядя прописал мне перемену обстановки. Извините за эгоизм, но я больше озабочен своей проблемой, чем вашими. – Я улыбнулся ей. – С тех пор как я приехал сюда, я не думаю о Джуди. Ваш город пошел мне на пользу, так что я остаюсь.
– Ларри, вас могут избить.
– Ну и что. – Нарочно меняя тему, я продолжал: – Тут заходили три старушки. Правда, они не пожелали со мной говорить. Им были нужны только вы.
– Прошу вас, Ларри, уезжайте. Призрак опасен.
Я взглянул на часы. Четверть первого. Я встал.
– В этом городе можно где-нибудь прилично поесть? Я до сих пор живу на одних гамбургерах.
Она посмотрела на меня с тревогой в глазах, потом беспомощно развела руки, признавая поражение.
– Ларри, надеюсь, вы сознаете, на что идете и что делаете.
– Совсем недавно вы утверждали, что вам нужен помощник. Вот вы его и получили. И не надо слишком драматизировать обстановку. Так как насчет приличного ресторана?
Она улыбнулась мне.
– Хорошо, раз вы так хотите. «Луиджи» на Третьей улице. Это в двух кварталах налево от вашего отеля. Хорошим его не назовешь, но и плохим тоже.
Тут зазвонил телефон, и я вышел, оставив ее одну и слыша за спиной привычные «да» и «нет».
После посредственного обеда (мясо оказалось жестким, как старая подметка) я зашел в полицейский участок.
На скамейке у стены в одиночестве сидел парнишка лет двенадцати с подбитым глазом. Из носа его капала на пол кровь. Наши взгляды на мгновение встретились. В его глазах сквозила ненависть.
Я подошел к сержанту, который по-прежнему занимался своим излюбленным делом – катал взад и вперед карандаш, тяжело дыша носом. Я некоторое время подождал, пока он обратит на меня внимание.
– Опять вы? – Свиные глазки в упор уставились на меня.
– Хочу избавить вас от лишних хлопот, – я не понижал голоса, уверенный, что парнишка на скамейке принадлежит к банде Призрака. – Я получил портсигар обратно. – Сказав это, я положил расплющенный кусок золота на стол перед сержантом. Он некоторое время удивленно рассматривал остатки портсигара, поднял, повертел в руках и положил на стол. Я продолжал невозмутимым тоном: – Он сказал, что мальчишка понятия не имел, что это золото. Видите, что они с ним сделали.
Он прищурился, разглядывая сплющенный кусок металла, и тяжело фыркнул носом:
– Полторы тысячи баксов, да?
– Именно.
– Призрак Джинкс.
– Да.
Он откинулся на спинку стула, внимательно рассматривая меня с усмешкой в свиных глазках, и наконец спросил:
– Желаете подать жалобу?
– А стоит ли?
Казалось, можно было расслышать, как скрипят его непривычные к мысли мозги.
– Сказал вам Призрак, что портсигар украл он?
– Нет.
Сержант извлек мизинцем немного цементной пыли из мясистой ноздри, внимательно осмотрел, затем вытер палец о рубашку.
– Были свидетели, когда он возвратил украденное?
– Не заметил.
Полицейский сложил руки на столе, наклонился вперед и посмотрел на меня с презрительной жалостью.
– Слушайте, приятель, – сказал он своим сиплым голосом, – если вы рассчитываете остаться в этом проклятом городе, не подавайте жалобу.
– Спасибо за совет. Я и не думал этого делать.
Наши глаза встретились, и он сказал, понизив голос до шепота:
– Говоря неофициально, приятель, на вашем месте я бы поскорее убрался из этого города. Простофили, которые берутся помогать мисс Бакстер, долго не выдерживают. И мы ничего не можем поделать. Я, конечно, говорю неофициально.
– Он случайно не из банды Джинкса? – спросил я сержанта, поворачиваясь к мальчишке, который внимательно слушал наш разговор.
– Весьма возможно.
– У него кровь.
– Угу.
– Что с ним случилось?
Взгляд свиных глаз стал отчужденным. Я понял, что надоел ему.
– Какая вам забота? Если вам больше нечего сказать, шагайте отсюда. – С этими словами он снова принялся катать карандаш.
Я подошел к парнишке.
– Я работаю у мисс Бакстер служащим социальной опеки. Мое дело – помогать людям. Могу я чем- нибудь тебе…
Я не успел договорить. Парнишка плюнул мне в лицо.
В течение следующих шести дней не произошло ничего примечательного. Дженни появлялась, бросала на стол желтые формуляры, озабоченно справлялась, нет ли у меня каких затруднений, и снова убегала. Меня поражало, что она может выдерживать такой темп. И еще казалось странным, что она вечно носит одно и то же платье и совершенно не заботится о своей внешности.
Я перепечатывал сводки, классифицировал их, разносил по карточкам и продолжал наводить порядок в картотеке. Очевидно, разнесся слух, что я стал официальным помощником, так как старые, увечные и немощные люди начали заходить ко мне со своими заботами. Большинство пыталось надуть меня, но я обстоятельно спрашивал их фамилии, адреса, вкратце записывал суть их жалоб и обещал переговорить с Дженни.
Когда в их бестолковые головы просочилась мысль, что им меня не обвести, они начали обращаться со мной по-приятельски, и дня четыре мне это даже нравилось, пока я не обнаружил, что их бестолковая болтовня мешает работать. После этого я не давал им засиживаться. К своему удивлению, я обнаружил, что мне нравится этот странный контакт с миром, о существовании которого я не догадывался. И полной неожиданностью явилось письмо от Сидни Фремлина, написанное пурпурными чернилами, в котором он спрашивал, как мои успехи и когда я намерен вернуться? Лишь читая письмо, я осознал, что напрочь забыл Парадиз-Сити, Сидни с его шикарным магазином и раскормленной клиентурой. Вряд ли имело смысл описывать ему мои занятия в Луисвилле. Скажи я ему о своих заботах, он слег бы в постель от отчаяния. Поэтому я написал, что думаю о нем, что мои нервы все еще в плохом состоянии, но Луисвилл обеспечил перемену обстановки и я скоро вновь напишу ему.
Я надеялся этой отпиской успокоить Сидни примерно на неделю.
На шестой день все переменилось.
