В тот самый момент, когда такси доехало до поворота, где на обочине стоял столбик с предупредительной надписью: «Т. Холмс, частная дорога, проезда нет», из машины донесся пронзительный крик, повторенный трижды. Дверца тут же отворилась, и девушка то ли выпрыгнула из такси, то ли ее силой вышвырнули на мягкую, покрытую дерном обочину. Она упала, перевернулась и осталась лежать на левом боку. Машина тут же набрала скорость и умчалась вдаль, задние огни мстительно горели.
Мгновение спустя Холмс плавно затормозил рядом с девушкой и вышел из машины. Она уже сидела бочком, сжимая обеими руками ступню. Немецкая овчарка, забыв о долге, осталась в машине, как будто больше любила машину, чем хозяина.
— Ушиблись? — Холмс склонился над девушкой, взял ее под руки и помог встать.
Она тут же прислонилась к нему:
— Я не могу наступать на ногу. Что же мне делать?
— Зайдемте на минутку ко мне в дом. Он рядом.
Холмс посадил ее в машину, проехал короткий отрезок частной дороги и помог девушке вылезти перед типичным фермерским домом, слегка, правда, перестроенным. У пса и тут не хватило ума последовать за ними в дом, пока Холмс не обернулся и не рыкнул на него:
— Иди в дом, дурак. Ты что, всю ночь будешь торчать на улице?
Пес выпрыгнул из машины и затрусил к дому с таким независимым видом, будто хозяев тут у него вовсе нет.
На стук висевшего у двери молотка дверь открыл слуга. Он поприветствовал Холмса и спросил с фамильярностью, вполне допустимой после их многолетнего сотрудничества:
— Ну как, придумали обалденную концовку для той главы, что не дает вам покоя?
— Придумать-то придумал, — с некоторой грустью ответил писатель, — да только она опять выскочила у меня из головы… Этой молодой даме не повезло. Помоги-ка мне проводить ее до кресла, а потом поставь машину в гараж.
Они провели ее в продолговатую жилую комнату, которая тянулась во всю глубину дома; массивный камин, выложенный диким камнем, занимал целую стену; его конусообразный дымоход, украшенный фигурной кладкой, поднимался до потолка, а каминная полка располагалась на уровне плеч, может, чуть ниже.
Они подошли к большому мягкому креслу с оранжево-розовой спинкой, стоявшему у камина, но не успела девушка сесть, как слуга молниеносно подтолкнул ее вперед, к другому креслу, в нескольких шагах от первого.
— Не в это — это кресло для вдохновения.
Усевшись, Холмс принялся разглядывать гостью при свете огня от камина, которому помогало жидкое освещение люстры. Судя по слабому напряжению, электричество, очевидно, вырабатывалось собственным генератором.
Она была молода, а то, что она пыталась создать прямо противоположное впечатление, лишь подчеркивало, насколько она молода. Восемнадцать, самое большее — девятнадцать. В младенчестве волосы у нее, вероятно, были золотистыми, а сейчас уже переходили в каштановые, но золотистые тона по-прежнему не желали уступать. Глаза были синие.
Если сама она и не слишком ушиблась, то одежда ее пострадала. Девушка небрежно смахивала приставшие листья и веточки, как будто ей не очень хотелось расставаться с ними, пока она не удостоверится, что хозяин заметил, в каком она ужасном состоянии.
— Что произошло? — спросил он, как только Сэм вышел.
— Ничего особенного. Думаю, всякий раз, увидев, как девушка выскакивает из машины, даже не дождавшись, пока та остановится, вы можете сделать выводы сами.
— Но ведь такси из города, разве нет? — Ему пришло в голову, что для такого дела они заехали довольно далеко.
— И мыслили в нем тоже по-городскому. — Она, казалось, не желает больше об этом говорить.
— Пожалуй, нам лучше пригласить врача, чтобы он взглянул на вашу ногу.
Особой радости по поводу этого предложения она не выказала:
— Возможно, если я не буду наступать на ногу, все пройдет само.
— Насколько я вижу, нога даже не распухла, — заметил он.
Она завела ушибленную ногу за другую, так, чтобы ее было не слишком хорошо видно.
Вернулся Сэм.
— Сэм, до какого доктора от нас ближе всего?
— Я полагаю, до дока Джонсона. Но он нас не знает. Могу попробовать, если хотите.
— Уже довольно поздно, — напомнила она. — Возможно, ему не захочется ехать.
Сэм вернулся и доложил:
— Он будет здесь через полчаса.
— О-о, — только и произнесла девушка каким-то безжизненным голосом.
Немного погодя, пока они ждали, она сказала:
— Я всегда гадала, какой вы.
— А, выходит, вы знаете, кто я?
— Ну да. Кто этого не знает? Я прочитала ваши книги от корки до корки. — Она сердечно вздохнула. — Представить только — я сижу в одной комнате с вами!
Холмс отвернулся:
— Оставьте это.
— По крайней мере, вы такой, каким вам и следует быть, — продолжала она, нисколько не смутившись. — Я хочу сказать, что многие из писателей, которые пишут крутые вещи, в жизни костлявые, анемичные коротышки, зябко кутающиеся в пледы. Вы же производите впечатление полнокровного человека, в которого девушка может вцепиться зубами.
— Вашими бы сладкими речами да смазывать вафли, — поморщился он.
Ее взгляд блуждал по бревенчатому потолку, в глазах, как в морских волнах, дрожали огоньки.
— Вы живете в этом большом доме совершенно один?
— Я приезжаю сюда работать.
Если в этой его фразе и таился тонкий намек, девушка его совершенно не заметила.
— Какой камин — готова спорить, в нем даже можно встать во весь рост.
— В былые дни в нем коптили окорока и индеек — в стенках дымохода до сих пор виднеются крючья. Он, пожалуй, даже чересчур велик, слишком долго разгорается и разогревается. Я пытался сделать его поменьше, переложить и оставить снаружи дымоход, как сейчас, а изнутри сузить его и по бокам обить цинком.
— О да, я вижу вон ту трещину, где, похоже, проходит граница переделок. Я сначала подумала, что это дефект кладки.
Когда доктор постучал в дверь, Сэм ковырялся в камине увесистой кочергой. Он прислонил ее к облицовке и пошел отворять. Холмс последовал за ним в холл — встретить доктора. Ему показалось, что у него за спиной раздался сдавленный стон, но появление доктора заглушило его.
Когда минуту спустя они вошли в комнату, лицо у девушки было искажено от боли и вся кровь, казалось, отхлынула от него. Железная кочерга лежала на полу — видимо, упала.
— Давайте-ка посмотрим, — бодро сказал доктор. Он осторожно ощупал ногу, лицо гостьи искривилось, и она вскрикнула. Доктор прищелкнул языком. — Да, у вас, милая, сильный ушиб! Никакого растяжения нет, больше похоже на то, что от удара чем-то тяжелым пострадал хрящ. Оберните место ушиба ватой. Придется вам пощадить эту ножку денек-другой и дать ей возможность прийти в норму.
Хотя слезы, вызванные болью, медленно стекали из уголков ее глаз, она одарила Холмса взглядом, исполненным, казалось, триумфа.
Позже, когда доктор уже ушел, Холмс заговорил:
— Не знаю даже, что и делать. До станции отсюда сорок минут езды, а я не уверен, есть ли сегодня вечером какие-нибудь поезда. Я мог бы сам отвезти вас на машине в город, но доберемся мы туда только к утру.
— А нельзя мне остаться? — задумчиво спросила девушка. — Докучать вам я не стану.
