У ночи тысяча глаз

Вот решила остаться дома и залатать его. — Она развернула складки, чтобы показать дырку — четырехугольник неправильной формы, с одного конца уже, с другого — шире. — Ставлю заплатку из ткани, которая больше всего подходит по расцветке.

Все промолчали. Она ответила на неуслышанный вопрос:

— Сегодня с утра зарубила цыпленка на ужин. Возможно, Роб подтер этим куском за мной кровь — вы же знаете, что бывает, когда отрубаешь цыпленку голову, — а затем прихватил его с собой.

У некоторых мужчин побелели лица. Ханна продолжала работать иглой. Она была единственная, кто говорил. Единственная, кто мог говорить.

— Он собирался повести меня на цирковое представление сегодня вечером. Всю вторую половину дня провел в деревне и, похоже, полагал, что я с удовольствием схожу с ним. Мне идти не хотелось, но он прямо из кожи лез вон, умасливая меня. Похоже, уж больно ему не терпелось сходить. — Она аккуратно разгладила свое шитье. — А потом вдруг засуетился, сказал, что отправится пораньше, а я чтобы его догоняла. Указал, где его найти. Велел поджидать у клетки со львами. Там, мол, будет уйма народу, а я чтобы ждала его у клетки и никуда не отходила.

Один из мужчин отступил назад и стал нащупывать ручку двери, видно, ему не хотелось находиться в этом доме и он желал поскорее из него выбраться.

Ханна знай себе говорила. Добросовестно накладывала швы и говорила:

— Я видела, как он, прежде чем уйти, взял что-то из шкафа с инструментами. У нас есть шкаф для инструментов, вы знаете, в задней части дома. Не видела, что именно, но после его ухода пошла посмотрела и не обнаружила клещей и одного напильника. Их-то, наверное, и прихватил с собой, только вот не знаю, для чего они ему понадобились, если отправился он в деревню.

И те, что утверждали, будто она улыбнулась первый раз, говорили, что тут она улыбнулась снова. Однако те, которые говорили, что она не улыбалась тогда, настаивали, что не улыбнулась и теперь.

— Идемте, — позвал один из мужчин заплетающимся языком, как будто чем-то давился.

— Впрочем, он иногда делал странные вещи. Примерно с полгода назад однажды вечером я обнаружила на полу под нашей кроватью топор. Подняла его и протянула ему, ручкой вперед, заметив, что, должно быть, по ошибке положил его не туда. Хьюз согласился, что, наверное, так оно и есть, взял топор и отнес на место. С того дня такого ни разу не повторялось.

Тут Моллой впервые заговорил:

— Ферма принадлежала вам, миссис Хьюз?

— Да, — кратко ответила она, — мне. Она была записана на мое имя. Я позаботилась об этом много лет назад.

— Вы очень смелая женщина, — пробормотал он себе под нос.

— Дело не в том, что большинство женщин такие смелые, — возразила она. — Дело в том, что большинство мужчин такие трусы.

Больше Ханна почти ничего не сказала.

— Спокойной ночи, — заключила она, когда они один за другим выходили из дома. — Спасибо, что пришли и сообщили мне. А сейчас прошу меня извинить. Мне надо починить платье, из которого он вырезал кусок. Затем как можно быстрее его покрасить. Это единственная одежда, которая у меня есть и которую я могу надеть на похороны.

Глава 17 Ожидание: мгновения перед вечностью

Дверь комнаты была теперь заперта — изнутри, — а ключ вытащен из замка.

Одиннадцать сорок шесть. Рид сидел скорчившись в большом мягком кресле: такой худой, такой усохший, напоминая тряпочную куклу, оставленную там кем-то в сидячем положении, голова — на спинке кресла, ноги — на полу. Широко открытыми глазами он смотрел в никуда. В его глазах не было никаких признаков жизни, они ничего не воспринимали и напоминали крапления агата, выглядывающие из-за миндалевидных краев жесткой сморщенной кожи. Взмахни прямо перед ними — они даже не отреагируют.

Грудь едва поднималась и опадала, что удавалось заметить, только приглядевшись повнимательней. Единственный признак жизни во всем теле.

Шон сидел бочком на широком закругленном подлокотнике того же кресла, как бы защищая Рида с той стороны. Рид крепко обхватил его руку своими обеими, уверенный, что в этой руке заключалось его спасение, пальцы словно жгутом обвились над локтем. Другая рука Шона, опущенная в карман пиджака, держала револьвер, контуры которого, если повнимательней приглядеться, обозначались сквозь материю.

Джин стояла спиной к ним в другом конце комнаты, склонив голову над столиком, где поставили таз с водой. Казалось, ей не хотелось привлекать внимание к тому, что она делала; еле слышно зажурчала сливаемая вода, и она вернулась к креслу, держа двумя пальцами свежую примочку — сложенный в несколько раз мужской носовой платок.

Одиннадцать сорок семь. Дочь склонилась над отцом. Почувствовав непосредственную опасность примочки, его веки дрогнули.

— Ну-ка, давай прикроем их хоть ненадолго, — умоляюще попросила она и нежно приложила примочку к его горящим, жестким как камень глазам, разгладила ее, мягко прижав кончиками пальцев. И все поглаживала и поглаживала, изгоняя прочь ужас. Наконец осторожно убрала руки, и примочка сама удержалась на месте.

Его голова едва двинулась, запоздало протестуя против нежного насилия.

— Нет-нет, — заворочался он и попытался стряхнуть примочку.

Одна его рука даже отлепилась от рукава Шона. Рид хотел поднять ее и стащить примочку. Джин мягко ее перехватила, остановила и вернула на прежнее место:

— Пусть они отдохнут, хоть немного. Не смотри на них. Отвлекись на минутку.

— Когда я их не вижу, они идут быстрей. Они меня обманывают.

— Я здесь, рядом с тобой. Он здесь, рядом с тобой.

Она примостилась на втором подлокотнике, который, очевидно, занимала до того, как пошла намочить платок.

Рид теперь оказался как бы между двумя стенами. Их тела, склонившиеся друг к другу, образовывали над ним прикрывающую арку. Однако несчастный по-прежнему крепко цеплялся за руку Шона, а не за руку дочери.

Ее рука успокаивающе поглаживала его по волосам, движения становились все легче и наконец прекратились совсем. Одиннадцать сорок восемь. Какое-то мгновение они молча наблюдали за ним сверху.

Потом, словно по взаимному согласию, посмотрели друг на друга. Она указал на часы и сделала круговое движение рукой, против часовой стрелки, имея в виду, что их следует отвести назад.

Он головой показал на крепкие тиски у себя на руке, которые не давали ему двинуться.

Она легонько кивнула и указала на себя пальцем, подразумевая, что пойдет сама.

Он вытащил руку из кармана, где лежал револьвер, остановил Джин еле заметным движением и указал пальцем на себя. Затем потихоньку, опираясь на спинку кресла, стал высвобождать руку.

Почувствовав, что он пошевельнулся, Рид мгновенно приклеился к нему с удвоенной энергией.

— Я отсидел ногу. Позвольте мне немного ее размять.

Он разомкнул спаянные страхом руки, оторвал их по одной, доверив Джин. Ей пришлось удерживать их — до того сильна была чуть ли не рефлекторная попытка вернуть их на прежнее место.

Шон уже встал с кресла и выпрямился во весь рост.

Одиннадцать сорок девять.

— Нет-нет, не вставайте! — Лицо, закрытое платком, исказила гримаса.

— Да я же здесь, рядом с вами. — В притворной попытке восстановить нормальное кровообращение