примечательный звук может так больно ранить.
Он оглянулся, но увидел лишь два габаритных огонька — это было все, что осталось от его брака.
Не потеряй он вот так жену, он, пожалуй, не осознал бы, насколько ее любит. Он снова оглянулся. Но теперь и габаритные огни машины исчезли из виду. Остался только он, ночь и его прошлое.
Таунсенд шел, переходя улицы на перекрестках строго по прямой, словно двигаясь по рельсам. Он почувствовал себя свободнее, когда пройденное расстояние внушило ему некоторое ощущение безопасности, пусть временное. Он достал было сигарету и, не останавливаясь, сунул в рот, но, подняв глаза, быстро ее выбросил, даже не попытавшись зажечь.
Навстречу ему вышагивал полицейский, медленно и внимательно оглядывающий улицу.
Только не выказать страха, не съежиться непроизвольно, когда придется проходить мимо этого случайного патрульного. Тот уже близко. Вот они поравнялись. Их взгляды встретились.
— Довольно прохладно, не так ли? — услышал Таунсенд собственный голос.
— Да, насквозь пробирает. Прямо скажем, не на шутку, — ответил полисмен, не останавливаясь.
Шаги удалялись. Но Фрэнк долго не мог избавиться от острого чувства опасности, которая была рядом, но, к счастью, миновала. Одна нечаянная неосторожность, слишком быстрый шаг или взгляд назад, и…
Он шел сквозь ночь, шел к ее завершению, и, когда небо посветлело, в голове у него медленно, но верно стал созревать план будущих действий. Раз он не чувствует себя в безопасности в настоящем, значит, надо вернуться в прошлое и выяснить, что ему грозит. Вернуться в прошлое, которое превратило его в то, чем он стал, и пусть оно либо даст Таунсенду свободу, либо окончательно его поглотит. Назад в прошлое — если только удастся туда попасть.
В прошлое можно проникнуть через узкую щель, что вроде тайной норки, через которую можно войти в заколдованный сад, как в его любимых детских сказках. И эта щель находится на Тиллари-стрит. Если он доберется до волшебной щели, то сможет ее раздвинуть, расширить до пределов целого мира. Его мира.
Тиллари-стрит. Тиллари-стрит. Часть карниза обвалилась и сбила его с ног, и прошлое стало настоящим на Тиллари-стрит.
Местонахождение улицы и она сама как таковая не помогут ему. Путь в прошлое лежит только через разум, через воспоминания, через разум и воспоминания других людей. Как луч маяка, прорезающий туман, воспоминания других людей позволят ему осветить самые темные закоулки своего разума.
Что обнаружит он на Тиллари-стрит? Не оказался ли он в тот злополучный день на этой улице случайно, просто по дороге из одного места в другое? Имела ли улица какое-то значение в его жизни тогда и как она приобрела решающее значение теперь? Может, он постоянно бывал там или где-то рядом, играла ли эта улица в прошлом какую-то роль в его каждодневных привычках? Есть лишь один способ это выяснить. Нужно отправиться туда и сделаться завсегдатаем тех мест, призраком из прошлого, пока улица не даст ответов на все вопросы.
Ночь заканчивалась. Стало светло, но еще сильнее похолодало. Ветер, такой же бездомный и одинокий, как он сам, продувал из конца в конец этот серый, подернутый туманом и еще не проснувшийся город. Таунсенд поднял воротник и направил стопы к Тиллари-стрит — к своему вчера.
Там должны найтись люди, которые его знали. Он будет прогуливаться по улице каждый день по часу; сначала по одной, потом по другой стороне. Он будет ходить и ходить, пока в чьих-нибудь глазах не сверкнет огонек узнавания, пока чей-нибудь голос не произнесет обращенное к нему приветствие, пока кто-нибудь не остановится, чтобы обменяться с ним несколькими словами.
Табличка в начале улицы была похожа на все другие таблички. Первый луч солнца брызнул из-за ступенчатой линии крыш и словно в нерешительности задрожал на синей эмали и белых буквах. «ТИЛЛАРИ-СТРИТ. Одностороннее движение».
Обратно, в заточение, из которого он выбрался. Человек, пытающийся найти свое другое, потерянное «я».
Глава 7
Первый день в прошлом
Комната казалась призраком давно минувших лет.
— Надолго собираетесь у нас остановиться? — спросил иссохший старик консьерж.
Если бы Таунсенд ответил на этот вопрос, консьерж узнал бы о Таунсенде больше его самого. Может быть, через час или два на его, Таунсенда, след кто-то выйдет. Может быть, пройдут дни, недели. Нет, пожалуй, о неделях говорить не приходится — он найдет где-нибудь поблизости работу, и у него появится возможность снять квартиру получше. Сейчас он располагал суммой чуть меньше девяти долларов, что были в кармане пиджака, который он надел, когда в дверь стали ломиться неизвестные.
— Это зависит от цены, — сказал он.
— За такую комнату можно заплатить всего четыре доллара.
Старик потер руки и доверительно подмигнул Таунсенду, чтобы не отпугнуть того высокой ценой.
— Четыре доллара — это много, — ответил Таунсенд и направился к двери.
— Да, на первый взгляд много. Но посмотрите: окна выходят на улицу. Кроме того, каждую неделю вы будете получать чистое постельное белье. К тому же есть водопровод. — Консьерж подошел к ржавому грязному крану, выступавшему прямо из стены, и с огромным трудом его отвернул. Трубы запели, а из носика вытекла тонкая струйка красно-коричневой жидкости. — Наверное, кто-то включил воду на нижних этажах.
Старик предусмотрительно завернул кран, но струя текла еще несколько секунд.
— Я готов платить два пятьдесят за такую комнату, — предложил Таунсенд, выходя.
— Годится, годится, — крикнул ему вслед старик.
Таунсенд вернулся, вытянул два банкнота из тоненькой пачки и, добавив к ним монету в пятьдесят центов, сунул деньги с недовольным видом в протянутую руку консьержа.
— Будьте добры, ключ.
У его нового хозяина перехватило дыхание от столь непомерных требований жильца.
— Ключ ему подавай! А еще что прикажете? — проворчал он, но вытащил из кармана связку, нашел нужный ключ и вставил его в замочную скважину.
Оставшись в одиночестве, Таунсенд подошел к немытому окну и стоял там, глядя вниз на проезжую часть Тиллари-стрит. Солнечный луч, проникший в комнатушку, нарисовал у него на рукаве золотой шеврон. Таков, значит, его новый мир. Он уже измерил шагами этот мир, который оказался не таким уж длинным: всего четыре квартала. Тиллари-стрит соединяла Монмут-стрит и Деграсс-стрит и больше никуда не вела.
Сверху он видел головы прохожих, и они напоминали ему больших муравьев, ползущих каждый своим путем, собирающихся в кучки у передвижных лотков-тележек, которые выстроились вдоль тротуара почти прямой линией. Машин на улице было мало, отчасти из-за лотков, отчасти из-за малой длины этой поперечной улицы. Случайные автомобили, непрерывно сигналя, двигались с черепашьей скоростью.
Ему, пожалуй, стоит немного отдохнуть, а потом можно снова отправиться на разведку. Прошлой ночью он почти не спал. Как давно это было. И как далеко. Таунсенд снял пиджак и повесил его на спинку стула. Потом прилег на кровать, чтобы немного расслабиться. Однако сам не заметил, как крики на улице, приглушенные оконными стеклами, стали тише, потом превратились в монотонный рокот и, наконец, в мягкий шелест. Он погрузился в сон. Свой первый сон в новой жизни.
Когда Таунсенд проснулся, было далеко за полдень. Он попытался отвернуть водопроводный кран в углу, и трубы привычно запели. Результат убедил его, что объяснение консьержа — «кто-то включил воду на нижних этажах» — приложимо к любому часу суток. Правда, через несколько минут в тонкой струйке воды стало меньше ржавчины и можно было умыться.
Выйдя из комнаты, он запер дверь — скорее по привычке, чем по каким-либо иным соображениям, —
