Байбаков: У меня не седые! У меня там... вообще нет волос!
Соколова: Мы ценим вашу искренность.
Собчак: Но я все же закончу о своем, девичьем. Помоему, все эти автобусы телок от неуверенности в себе. Я заметила, если мужчина сразу подарки покупает или трахнуть хочет, он просто комплексует, потому что не умеет с женщиной общаться...
Байбаков: Ну да, конечно, мои юные психологи, Миша Прохоров, форбс номер один в стране, сидит, краснеет и очень комплексует, потому что не знает, как трахнуть телочку...
Соколова: А вы знаете?
Байбаков: Я, конечно, могу сейчас предложить продемонстрировать, но не буду.
Соколова: Это интересный поворот нашего интервью. Как сказано в одном популярном секс- руководстве: «Понятия не имею, о чем мне тут с вами разговаривать, давайте разденемся и ляжем».
Байбаков: У меня была пара случаев в жизни. Например, сидим с девушками в комнате, чай пьем, и ктото из компании просто заходит голый. На девушек это производило сильное впечатление.
Соколова: И все доставалось ему.
Байбаков: Да, бывают в жизни такие вещи. У каждого свои комплексы.
Собчак: Вы правильно говорите. Это комплексы. По-моему, и ваш дом, и эта картина, и ваша полузастегнутая на три пуговицы рубашка – все это комплексы. Вы для нас пример такого мужского самовыпячивания, попытка изобразить мега-альфа-самца.
Байбаков: Вы удивитесь, но принципиально я с вами согласен. То, что я показываю, несоответствует тому, что у меня внутри.
Соколова: А что у вас внутри?
Байбаков: Знаете, почему я люблю современное искусство? Я считаю, что человек должен жить в своем времени и пытаться его опередить. Человеческая жизнь коротка. Это самая дикая несправедливость, которая существует. Я с этим борюсь. Это отдельная тема. Но поскольку я хочу жить здесь и немножко там – в завтра, я пытаюсь создать вокруг себя архитектуру и дизайн из будущего. При этом у меня масса друзей, которые просто строят себе дом-версаль и считают, что главное, чтобы дома было богато.
Собчак: У вас дом очень красивый, но какой-то... неживой. В таких домах кажется, что сейчас заиграет страшная музыка и начнет происходить какой-нибудь «хичкок».
Соколова: А самое ужасное во всем этом, что ничего такого не происходит. Скучно...
Байбаков: Да нет, даже очень весело.
Собчак: Ну, конечно, спросят у вашей какой-нибудь знакомой, ну и как с Байбаковым-то было? А она скажет: «Как выглядит Байбаков – не помню, зато какая п..да на стене!»
Байбаков: Единственная картина, которая затронула двух русских девушек!
Соколова: Действительно, давайте наконец поговорим про искусство. Это интересно, заниматься contemporary art?
Байбаков: В Нью-Йорке интересно. В Москве – нет. В России рынок крошечный. Ни один западный человек русских художников не покупает. Нет нормальной арт-критики, вообще ничего нет. Кроме того, никто ничего не понимает.
Собчак: А я вообще согласна с теми, кто считает современное искусство глобальной разводкой.
Байбаков: Это не большая разводка, чем, например, бриллианты. Или вот платье на вас тоже не за две копейки надето. А какова себестоимость ткани?
Собчак: Завтра не будет хлеба и воды, и все эти сумочки, бриллианты, платья не будут стоить ни копейки.
Байбаков: Хлеб и вода будут всегда, либо мира не будет, либо будет всегда и все. Что касается современного искусства, самое интересное – когда понимаешь, как работает система. Если ты приходишь и говоришь: «Ребята, я хочу эту картину купить, потому что завтра ее продам в три раза дороже», ты дурак. Есть современные художники, которые действительно имеют шанс стать Уорхолами. Если ты эти деньги вложишь в другой бизнес, то, может быть, через 10 лет ты больше заработаешь. Но оцененная картина – это легко реализуемый товар. Это не недвижимость, которую нельзя продать, нельзя купить. любую картину можно продать.
Соколова: Но высокую цену произведения с нулевой себестоимостью как раз и создает индустрия. То есть арт-критика и кураторы...
Байбаков: Именно так. Я могу привезти сюда Энди Уорхола и поставить его лучшие работы. Но это не говорит о том, что я хороший куратор. Наоборот, про куратора говорят хорошо, когда то, что он выставляет, с нашей точки зрения, полное говно. А это начинает стоить миллионы. Я знаю всех крупных коллекционеров. С Питером Брендом в покер играю. Эти люди четко понимают, что делают. Питер Бренд не продает свои работы здесь и сейчас. Он никуда не спешит, покупает картины и создает foundation. Он делает все для того, чтобы его помнили через двести лет.
Собчак: А может, лучше не создавать коллекцию, а, как говорят, never fly on your own supply. Может быть, вам самому уже стоит продавать современное искусство?
Байбаков: Мне это неинтересно. Мелко очень. Надо Лари Гагосяном становиться, а это тяжело. Лари – американец и начал работать на американском рынке в Калифорнии, где живет десяток художников. То есть у него был материал. Я готов работать, но материала нет. За неимением гербовой пишешь на простой. В этом смысле в нашей стране дела обстоят очень скучно – как и во многих других.
Соколова: То, что здесь скучно, вы верно подметили.
Собчак: И что же нам, скучающим, делать? На Запад переселяться?
Байбаков: Нет, расслабиться и жить нормально. Хуже вам живется от того, есть или нет в стране современное искусство? Ты живешь в этой стране, радуйся жизни в этой стране.
Собчак: Но это «оазисная» жизнь. Возьмем, например, ваш дом. Барвиха, дорогое дерево, посуда Herme&s, вагина на стене, но за забором-то скука, нищета и помойка. Вас не смущает такая жизнь? Это как квартирка с антиквариатом в зассанном подъезде.
Байбаков: Я стремлюсь себя как-то оградить. Я считаю, мы сами себя наказали. Почему у нас зассанный подъезд?
Собчак: Потому что лично вы, Прохоров, Абрамович и многие другие богатые люди, вместо того чтобы ремонтировать подъезды, строите никому не нужные хрустальные замки а-ля Фостер.
Байбаков: Сколько бедному Роме сейчас приписывают? Девять миллиардов? А Мише, который у нас самый богатый?
Соколова: Сейчас побольше, чем у Ромы. Двенадцать, кажется.
Байбаков: То есть вместе двадцать один. Если остальных олигархов приплюсовать, сколько получится? Пятьдесят наберем, как думаете? А сколько золотовалютные запасы в России составлял и до кризиса? 560 миллиардов. Зассанные подъезды должны ремонтировать те, у кого есть деньги, а именно государство. Вся инфраструктура должна ремонтироваться государством. Когда оно будет это делать, тогда частные люди, такие как Рома, будут приходить и докрашивать стеночку. Подъезд глобально даже Рома отремонтировать не в состоянии. Хотя он отремонтировал все зассанные подъезды на Чукотке. Но это не только вопрос экономики, это наше наказание. Это наказание за то правительство, которое мы выбираем, которое распоряжается нашими деньгами, потому что деньги, которые у них – это не их деньги, а наши.
Соколова: Мне кажется, у нас зассанный подъезд и плохое правительство, потому что мы сами никак не манифестируем, что нам не нравится.
Байбаков: У нас один уже отманифестировал.
Соколова: Ну да, и все остальные зассали.
Байбаков: Если такие умные, начните мыть подъезд сами.
Соколова: Ага, Соколова и Собчак – главные борцы с режимом. А вы в Америку поедете.
Байбаков: Да, потому что в зассанном подъезде не повесишь картины. Разве что слово «х...» можно на стенке написать. Поэтому искусства здесь и нет.
Соколова: На самом деле вы сформулировали главную проблему подъезда. Это не примитивная эстетика и даже не вонь: здесь просто
Байбаков: Абсолютно правильное ощущение.
Соколова: Как вы для себя этот вопрос решаете?
