она повелевала своими девочками в литературном агентстве. Мне нравились фамилия и имя, я с удовольствием произносил их, протягивая заинтересованным издателям ее визитную карточку:
— Свяжитесь с моим агентом, Мэри Клинг.
Все это звучало крайне уверенно. Мэри продавала меня во всем мире.
Элиз явилась ко мне в обход Мэри. Такая себе кругленькая датская дамочка, как позднее зимнее яблочко, шляпка, огромный шарф — в те годы женщины в Париже носили большие шарфы на плечах, скорее напоминающие пледы. Элиз сказала мне, что она специализируется по скандинавским странам и хочет поработать моим агентом по этим странам, она уверена, что Мэри будет не против. Впоследствии оказалось, что авторитарная Мэри еще как была против, но Элиз сумела уже заклеить меня своим датским шармом наливного яблочка, и я безвольно позволил ей продать одну мою книгу в Данию. В день знакомства она повела меня в ресторан, конечно же, в скандинавский, на rue Bonaparte, мы там пили датский шнапс и беседовали по-английски.
Впоследствии я обнаружил, сравнивая и вспоминая те годы, что нравился тогда женщинам среднего возраста, с положением в обществе, но я этого не понимал. Спал я с женской молодежью, всякими обкуренными и заалкоголенными легкодоступными девочками, а потом и вовсе влип в длиннейшую любовную драму с непростой соотечественницей Наташей Медведевой. Сейчас, через четверть века, глядя в тот ресторан на rue Bonaparte, вижу Элиз в шляпке, ее взгляд из-за рюмки со шнапсом, и понимаю теперь, что она была в меня влюблена, такой ее был взгляд.
Ее полная титуловка звучала как «Элиз ван дель Круз». Я не разбираюсь в титуловке жителей «селедочных стран», как я их пренебрежительно называл, возможно, все эти «ван дель» означают дворянство. Дело с книгой пошло, от Мэри я скрыл существование Элиз, однако наша связь открылась на коктейле в издательстве «Рамсэй», куда явились они обе. Мэри впоследствии выдала мне по полной:
— Эдвард, либо ты работаешь со мной, либо…
Но все уладилось, хотя Элиз больше не продала ни одной моей книги. На том коктейле я был представлен мужу Элиз — еще молодому, вполне элегантному мужчине-бизнесмену. Чета Ван дель Круз пригласили меня на обед к ним на улицу Старой Голубятни.
О, у нее оказались такие дочери! Анабель — старшей было четырнадцать. Я подумал, что это не девочка, но орхидея, трепетная и белая. Анабель была в отца, младшая — всего на год младше — пошла в мать. Я забыл имя младшей, но Анабель! Я сразу понял, что буду приходить к Ван дель Крузам просто для того, чтобы полюбоваться на Анабель. У них была большая квартира, пахнущая мастикой для натирания паркета. С уникальной старинной скандинавской мебелью. Две дочери, подруги и мальчики — друзья дочерей, французские писатели, даже датский посол, было весело и здорово. Только я заметил, что ближе к полуночи мсье Ван дель Круз покинул дом, а Элиз после этого быстро напилась и ушла в свою комнату.
Мы стали охотно посещать ее: я, писатели Патрик Бессон, Габриэль Матцнеф, еще десятки других. Однажды пришла модная тогда писательница Режин Дефорж, в те годы ей отошло издательство «Рамсэй», и она, таким образом, превратилась в моего издателя. К Элиз ходили вкусно поесть, побыть в обществе ее дочерей либо познакомиться с иным, нефранцузским миром. У нее было хорошо, даже этот уютный запах мастики один чего стоил. У нее подавали хорошее шампанское и всякую скандинавскую рыбу, и вино никогда не кончалось.
Тогда у меня начинался роман с Наташей. Я познакомил ее с Элиз и ее мужем на каком-то из бесчисленных в те годы литературных коктейлей. То, чего не сказала мне, Элиз сообщила Наташе: муж уходил от Элиз, они находятся в состоянии развода, у нее материальные проблемы. У нас с Наташей были постоянные материальные проблемы, а уходили мы друг от друга, точнее, собирались уходить каждые две недели, потому я не придал особого значения страданиям Элиз. На том коктейле она сильно напилась, и ее увезли Анабель и мальчик — boy-friend Анабель.
Я еще приходил к Элиз какое-то количество раз на улицу Старой Голубятни, в шестой аррондисман Парижа, в самом центре, рядом с Бульваром Монпарнас. Людей у нее стало меньше, и качество их снизилось. Появился неприятный, с моей точки зрения, слишком фамильярный, крикливый, небритый, некий Жан-Пьер.
— Новый boy-friend мамы, — сказала мне Анабель грустно и сообщила, что они съезжают с этой квартиры.
Съезжать с улицы Старой Голубятни можно было только на худшую улицу, потому я посочувствовал им.
А дальше я провалился в Историю с большой буквы: Европа, старая и, казалось, незыблемая, раз и навсегда застывшая, трещала по швам. Спешно исчезали коммунистические страны Восточной Европы, возникли горячие точки в Югославии, в Приднестровье, в Карабахе, в Абхазии. Я стремился поприсутствовать везде и потому больше жил на фронтах, в автомобилях, в самолете, на площадях и в горах. А в Париж попадал нечасто. В один из моих заездов я шел по площади Сан-Сюльпис. Был сентябрь, я шел к издателю Editions du Rochers. Дверь в издательство находилась как раз на площади Сан-Сюльпис. Было тепло, рокотал фонтан, большое кафе вынесло все свои столики. От одного из них меня окликнули:
— Эдвард!
Это была Элиз. Она сидела в шерстяном темно-зеленом пальто, типично немецком. Одна. Перед ней стоял бокал с белым вином, а рядом несколько пустых бокалов — «баллонов». Бокалы официанты не убирают, чтобы по ним было легче сосчитать, сколько должен клиент.
Она была очень рада мне. Нет, она давно не живет в этом районе, но по привычке приходит сюда.
— У тебя есть новые книги, Эдвард? У меня масса планов, некоторые время я не работала, но теперь хочу взяться, у меня тесные отношения с издательством «Гюлендель»… Анабель вышла замуж… Младшая дочь живет со мной…
Элиз взяла меня за рукав куртки:
— Хочешь, я закажу тебе вина?
Я выпил с ней «баллон» белого. Пока пил, успел понять, что она очень пьяна и несчастна. Мне нужно было в издательство, потому я простился и ушел. Оглянувшись, увидел одинокую женщину в толстом пальто. Над площадью Сан-Сюльпис как раз задул ветер. Уже совсем осенний.
…Я узнал о том, что Элиз покончила с собой, лишь через годы после того, как это случилось. Я ведь уже давно не живу в Париже и потерял связи.
Для чего она была, Элиз Ван дель Круз? Чтобы родить красивую орхидею Анабель? Чтобы остаться в моей памяти доброй, несколько безумной женщиной, у которой было уютно? Женщиной из «селедочной» страны, которая была в меня влюблена когда-то? А я этого тогда не понял… Так и вспоминаю ее, уменьшающуюся, за тем столиком на площади Сан-Сюльпис…
Старая телефонная книжка
На дне ящика нащупал старую телефонную книжку. Листаю. Экзотический период моей жизни. На стыке эпох, начало девяностых годов. Французские коммунисты, французские писатели и французские девушки давали мне свои номера так же, как сербские политики и генералы, русские журналисты, лондонские издатели и даже шпионы. Такая телефонная книжка не опозорила бы и Джеймса Бонда.
Мой сосед по дому на rue de Turenne в Париже, скромный программист Франсуа Лаллье, оставлял когда-то мне свою квартиру, и я поселил туда приехавшую в Париж маму моей жены Наташи Медведевой. Наташи уже нет. Умерла. Телефон Франсуа соседствует в книжке с редакционным телефоном французской газеты «Либерасьон». За «Либерасьон» записан домашний телефон Владислава Листьева. За Листьевым следует Клыков Вячеслав Михайлович, скульптор. А за телефоном Клыкова следует телефон тираспольского фотографа Валерия Кругликова. Он снимал меня в 1992 году в Приднестровье. После Кругликова, совсем не в алфавитном порядке, телефон Пьер-Гийома де Ру из издательства «Жуилярд». За Пьер-Гийомом следует телефон и адрес правого политика Жан-Мари Ле Пена и его секретарши Мари-Жозэ. На той же странице Лыкошин Сергей Артамонович (недавно умерший писатель) и Лукьянов Анатолий Иванович вписали мне
