Потом:
— А ну, подымись! Подыми головку, скажи «а».
И тут сорвали с фуражки Щуса ленточку. Оскорбили насмерть.
Ой, быть человечьей смерти!..
Гнев качает Щуса!
Щус бежит, кровь свою пьет.
В штабе повстанцев зубами скрипят: кого побили — Щуса!
И к повстанцам весть бежит: «Измена!»
12 часов 10 минут.
Эскадра стоит. Уголь берет. На ультиматум Красной Армии крест кладет.
Что делать, товарищи? Сейчас — прикинув — будем действовать…
Щус в штабе бригады шумит:
— Продали! На часы смотрите! 12 часов 15 минут! Продали матросы.
12 часов 16 минут.
В штабе бригады решенье: диктует командир третьей бригады Нестор Махно:
— Бросай бригаду на бронепоезд. Давить изменников всих чисто!
Кричит сигнальщик на «Спартаке»:
— Сходни убирают!
— Так.
— К концам идут!
— Так?
Корабли французские покидают порт.
Дым стелют черный и уходят в него. Не видно в дымовой завесе кораблей.
Прикинуть, я говорил, надо. Ведь могут же часы у французов отставать или у нас спешить. Бывает же?..
— Действовать, я говорил…
Спартаковцы тихо и не спеша садятся обедать на палубе — орудийной площадке. Сегодня макароны. Ну и макароны наварили, ай, макароны!
Сели товарищи. Лица их безмятежны… Боем не светят…
Чья-то мысль в эти лица бьет: «Боязливо выждали!»
Не надо, товарищ! Кто сидит, знаешь? Ведь не видно, не написано… Коммунары сидят, военные моряки Волжской военной флотилии, старые матросы.
Первый: командир бронепоезда Степанов, краснознаменец дважды, ибо на груди у него орден и корабль его — сторожевик «Борец за свободу» имеет флаг с орденом.
Второй: Попов Петр, машинист самостоятельного управления с краснознаменного военного корабля «Ваня-коммунист» № 5. По требованию необходимости — ныне у орудия. Трижды ранен, и раны его — из первых в революцию ран матросских.
Третий: Донцов Михаил, с краснознаменного военного корабля «Ваня-коммунист» № 5. Будет товарищ убит в бою с Шкуро в июне 1919 года. Отдайте больше, чем он!..
Сидят коммунары…
Фыркнул Попов, и макароны фонтаном изо рта вылетели:
— Ой!.. «Наводи, — говорит, — на полный…» Адмирал Щус…
Ржут парни.
— А он Юхименко ударил и кацапом назвал!
— Ну, и кацап! Юхименко, чуешь, ты кацап!..
— Го-го-го!
— Пьяный, говорит… Ай, дура! С одной банки — матрос пьяный?!
Михаил Донцов чешет:
— Щус, пожалуй, на тебя обидится, а? Смотри, Петро.
Попов гудит:
— Ну, а что он мне сделает? Не скажет разве завтра «доброе утро»? А? Дела! Ой, братва, макароны, ну, и макароны сегодня!
Обедают товарищи боевые, уплетают макароны коммунары. Про эскадру вспоминают. Ничего эскадра, солидная эскадра, красивая эскадра республики Франции. И ход хороший, быстро от берегов наших смывается.
Опять мысль чья-то: в чем же дело?! Как же так?
Разберем.
У товарищей боевых глаз веселый — обработали дело. Еще раз командир бронепоезда секретный пакет, с паровоза доставленный тремя товарищами (двух убьет — один довезет, вот трех и послали), перечитывает:
«Имея в виду огромное превосходство противника и сложность обстановки, ни в коем случае первым не начинать артиллерийского боя, ибо в этом случае Красную Армию французское командование обвинит в предательском нападении и извлечет из этого пользу. Вызвав противника на ответ, мы поставим Мариуполь в опасное положение, будут напрасные жертвы среди населения, возникнут пожары, и, возможно, пострадает и бронепоезд — единственный на участке 3-й бригады. Действовать поэтому осмотрительно, не сообщая о сей инструкции махновцам, иначе они сами откроют огонь, и не поддаваясь требованиям махновцев, склонных втягиваться в операции без расчета. Командование рассчитывает добиться ухода французов мерами переговорными, имея в виду общую обстановку, вынуждающую союзников к отступлению.
В остальном вам надлежит действовать строго сообразно обстановке».
Есть, так держать!
Эй, радовавшийся предательству! Гляди, что будет еще впереди!
А ты, браток, понял?
Ветер спал, «Спартак» стоит, коммунары макароны убрали, доели, утерлись, покурили. Жизнь! Зачем и помирать!
Команде — по морскому уставу положено иметь время послеобеденного отдыха…
Нежнейше овевает всех бриз с моря. Нежнейше в тишине дня гитара заиграла «Страдание»… Струны источают тончайшее и грустное, сладкую печаль на матросов наводят, и головы их к броне клонятся… И кого-то жаль, и кого-то нет…
И необъяснимы мысли у матросов, такие неясные, неопределенные, — шевелится затаенная боль…
Кто там играет так, гей?! Отчего печаль?
Играет Петро Попов. Возит с собой гитару, укутанную в кожаную тужурку, чтобы при стрельбе не побилась. Гитару возит везде и, когда руки не заняты орудием, вынимает ее, расправив нежный бантик на грифе.
— Слабость у вас, товарищ, слабость по мещанской гитарке, а еще партиец и военмор!
— Правда ваша, строгий и точный товарищ, что ж делать? — Слабость!
Петро меланхолично уже «Марусеньку» играет. Товарищи слушают, стараясь не шуметь.
Играет Петро. На гитаре бантик нежненький и надпись трогательная: «От Реввоенсовета Республики. За штурм Казани 10 сентября 1918. Команде военного корабля „Ваня-коммунист“ № 5».
