От озера веяло свежим воздухом. Манило идти туда. Взгорье понижалось, тут не росло ни одного деревца. На прибрежном песке, да он и вовсе не был песком, полно круглых крысино-серых камней величиной с кулак. Они сожрали весь песок.
Там, внизу, стояла девушка. Она стояла среди камней, поджимая ступни, и бедра ее вроде были вывихнутыми. На ней был белый купальник, белые ленты которого завязаны на спине огромным бантом. Это был такой большой узел, что на его развязывание потребовалось бы пять секунд, а развязывающий должен был бы отходить на три метра. Девушка была красива и так стройна, что могла и сама развязать узел и снять купальник, сделав глубокий выдох. Она была предназначена служить украшением на этом берегу. Туристическое объединение Финляндии наняло ее на эту работу.
Дорога опустилась до кромки воды в низине, простиравшейся широкой равниной. Тут ожидали перевоза рейсовый автобус и две легковых машины. Паром был на полпути к берегу. За машиной Пелтолы ехал «датсун», где уместились три поколения: бабушка, дедушка, отец, мать и четверо детей, ходивших на головах.
— Не топчи мамино платье! — сердилась мамаша.
— Иди ко-мне, иди, — звала бабушка, — малютка топчет материнское платье, а взрослые дети — материнское сердце.
— Сидите вы, черт подери, на своих местах, или я вас сброшу с парома в озеро, — рассердился отец.
— Только сбрось, только сбрось — попадешь в тюрьму! — ответил сыночек.
— Все ли, Арто, тебя корчит, все еще тошнит тебя? — спросила мать у малышки.
— Это новый паром с мотором, — заметил отец.
— Мы не останемся в машине, — заявила мамаша. — Они же велят всем выйти! Во время переезда находиться в машине запрещено.
— Здесь можно, — сказал глава семьи. — Это новая игрушка.
Паром подошел к пристани, сантиметров на пять сдвинул ее, но исправил ошибку каким-то способом сам. Справа на краю парома была высокая будка с окошками. Паренек лет четырнадцати выглядывал из нее. Его босая нога покачивалась в приоткрытой двери. Здорово, что ему дозволено двигать такое большое сооружение. Мальчишка смотрел на съезжавшие с парома машины как на пустое место. Рейсовый автобус стал проталкиваться на паром. Водитель хотел поставить его на левом краю, но остановился посередине. Мальчишка завизжал как, укушенный, повиснув на руках в дверном проеме.
— Нельзя его ставить здесь!
— Я не останусь, не бойся! — крикнул водитель. Он высунул голову из окошечка, такого маленького, что с трудом смог втянуть ее обратно, придав лицу покорное выражение.
— Возьми в ту сторону, чтоб другие здесь поместились, — посоветовал мальчишка.
Автобус попятился и отъехал. Первый автомобильчик встал рядом, второй — бок о бок с ним, Пелтола — третьим, «датсун» пристроился сбоку. Мать семейства оказалась не более чем в полуметре от Пелтолы. У нее на руках сидел полугодовалый ребенок в белом вязаном чепчике. Личико его казалось распухшим, щеки налились так, что не было видно ни глаз, ни рта, только кончик носа торчал..У матери было усталое лицо. Глава семьи лысый и в очках. Поистрепала их семейка.
А вот дедушка с бабушкой, кажется, сохранились получше. У деда красовалась такая копна волос на голове, что он явно не выглядел умным. Совершенно белые космы торчали во все стороны. Внук, ерзавший у него на коленях, пытался соорудить себе бороду из его волос. У бабушки огромные вставные зубы были целиком на виду. На коленях у нее сидела десятилетняя внучка. Она стыдилась своего семейства. Она смотрела в окошко как будто безучастно, но выражение-то было, она сохраняла его все время: оно подошло бы старой деве. Такая исподтишка толкает младших детей, норовя задеть за больное место, врет отцу и дерзит матери. Когда кто-нибудь спрашивал, как ее зовут, она отвечала: «Мата Хари»[35]. На семейных прогулках она всегда пропадала неведомо где, а во время трапез ревела, если младшие дотрагивались до ее еды, а те делали это нарочно. Она говорила таким правильным, книжным языком, что это прямо-таки терзало уши. И когда мальчишки на дворе портили ей «классы», пририсовав столько лишних клеток, сколько вмещает двор и половина тротуара, она только стояла на месте, тощая, как спичка, и вопила истошным голосом: «Задница!» Она писала стишки и сводила картинки на пергаментную бумагу.
На противоположном берегу дожидалась длинная очередь автомашин. Когда поездка прерывается так обычно и буднично, удовольствие от нее невольно теряется. Так бывает, когда сидишь в маленьком баре, а солнце отсвечивает от широкой стены и потихоньку превращает в прах и пепел и стулья, и столы, и стойку, и стоящего за стойкой тощего уборщика, который не решается выйти собрать со столов грязную посуду, пока в баре клиенты, потому что у него вздутые вены на ногах.
От перевоза дорога поднималась в гору и вступала в лес, как в туннель, над которым обрушилась крыша. Здесь лес был плотнее, чем на взгорье. Сосны, невысокие и толстые, росли вперемешку с черными елями, заметными издали.
Тишину можно было видеть, услышать ее было невозможно. Слышен только мотор. Было такое чувство, словно ты пересек границу и попал в разоренную и униженную страну, где полиция и армия держат в руках культуру и отношения с другими государствами.
Солнце скрыла туча, и это изменило мир, как будто повернули наоборот регулятор контрастности ТВ. Белое не было белизной только что выстиранной нейлоновой рубашки, белое и черное превратились в серое. Теней не стало. Машины как бы повисли в воздухе. Их колеса дрожали, покачивались и позвякивали. И так как стекла не блестели, то было видно все внутри. Казалось, что и самих окон не было, только отверстия. Женщины были видны так же хорошо, как и мужчины.
Пелтола замечал у мужчин носы и уши, у женщин рты и глаза. У мужчин были еще и лбы, — видимо, на это место не могли придумать ничего лучшего. Тот, кто был впереди, казался едущим наверху, а задний — внизу, хотя все они находились на одном уровне. Пожилой мужчина на велосипеде ехал по краю дороги. На нем была войлочная шапка, серая блуза, черные брюки и за-пачканные белые резиновые тапки. Сзади — сверток с рабочими инструментами, и поверх него пила зубьями наружу. Наточенные зубья сверкали, как ряд капель. Один из местных мелких предпринимателей: ремонтирует в округе дачи, сауны и пристани, устанавливает флагштоки, а в новых домах перестилает полы. Иной раз случится подряд на постройку сарая, вместе с каким-нибудь безработным. С велосипеда давно утекло все лишнее — звонок, фонарик, багажник, резиновые рукоятки и части педалей. Он двигал велосипед тяжело, как будто шел пешком и вел его сам. Верхняя часть его туловища не приподымалась и не опускалась. Такого мужика невозможно вообразить где-нибудь в другом месте — только здесь. Свой дом, жена, как собственное отражение в зеркале, взрослые дети; веянья — то, что доносится из большого мира, — он пересказывает одной фразой, вставив много запятых между словами. Смерть как у рыбы, — дьявольское мгновение, от которого не избавиться, только тихо померкнет свет. В мыслях все умирают одновременно. Умерший никого не ждет, зачем ему это. Смерть не надежда — она исполнение. Не заботься о выражении лица: когда умрешь, безобразная гримаса станет тебе безразлична. Второе кладбище. Единственная приличная роща в приходе, если не считать цветочных горшков на окнах общинного здания.
Участок строительства дороги, полкилометра мягкого песка, в котором увязают колеса. Время 19.20. Сзади нагонял «шевроле» с молодым человеком и девушкой. Сиденье было таким широким, что хотя они и сидели рядом, но были далеки друг от друга, если только не обнимались. У девушки черные волосы свисали прямыми прядями, прическа казалась усталой; и правда, ей пришлось проделать много лишней работы с этим приятелем. Теперь они очень спешили попасть на папину дачу.
Молодой человек с шиком гнал и по середине, и по краю дороги. Пелтола повис за «шевроле», как плохой бегун на десять тысяч метров, который отстал от победителя на повороте, висит в десятке метров, чтобы только показать, что принимает участие в состязании. Так один за другим они приближались к деревне с киркой. Дорога стала шире и спустилась в лощину. За поворотом показалась вся деревня — на виду двухэтажные каменные дома, где в нижних этажах торговые помещения, а хозяин живет наверху. Ящик кассы хранится там на верхней полке платяного шкафа, между кальсонами хозяина.
Молодой человек остановил машину и перебежал дорогу к тележке мороженщицы. На ходу он выковырнул бумажник из заднего кармана и сунул деньги в протянутую руку. Его спутница в машине красила губы и начесывала волосы. Они не приподымались, бессильно падали вниз. Чтобы получилась прическа как
