никаких следов.
Я напомнил, что в кулаке убитой была пуговица от мужского пиджака — вероятно, Дашка все-таки боролась с человеком, который ее задушил.
— Убийца, наверное, не видел, что пуговицу оторвали, иначе он не оставил бы ее в кулаке своей жертвы.
— Знаешь, вполне возможно, что, заметив отсутствие пуговицы, преступник явится сюда искать ее.
— Я это сообразил. Оставил тут человека дежурить.
— Кого?
Ваклев взглядом указал на соседнюю аллею, где между Деревьями я узнал Данчо, молодого нашего сотрудника.
— Правильно сделал, — сказал я. — Хотя убийца вряд ли возвратится искать свою пуговицу... Скорее всего, пришьет другую.
— Ты прав. Но вдруг он все-таки потерял что-то — какую-нибудь мелочь — и вернется за ней?..
ВАЛЕРЬЯНКА И КОШКИ
1
На стоянке возле аэропорта я взял такси и дал шоферу адрес Рени. Ехать домой не хотелось. Хотелось к ней. В это время она обычно дома, на работу ей только к шестнадцати. А сейчас она еще не проснулась — у нее послеобеденный сон.
Шофер остановил машину перед домом, я заплатил ему, накинув лев сверху, и вышел из такси. Мой багаж состоял из одной сумки, а в ней — только несессер. Она мне не мешала, но не привык я носить сумки. Лучше всего себя чувствуешь, когда руки свободны.
Перед подъездом дома, в котором жила Рени, стоял какой-то довольно обшарпанный «опель». В послевоенные годы он, верно, был голубее самого неба, а сейчас выглядел точно металлическая крыша какой-нибудь развалюхи.
Новая мысль сковала меня по рукам и ногам: этот ободранный «опель» — собственность Тоди. Я не мог ошибиться. И модель, и выгоревший цвет, и первые две цифры номера совпадали с тем, что я запомнил в свое время.
Рени жила на первом этаже в комнате для привратницы. Ее окно было рядом с подъездом, и каждый, кто проходил мимо, мог заглянуть в него. Только на этот раз ничего бы не увидел: занавески были задернуты. Пожалуй, они всегда задернуты. Рени не выносит любопытных глаз. Да, занавески всегда задернуты, но никогда меня это не раздражало так, как сейчас.
В первую секунду захотелось ворваться в комнату, не постучав, может, даже влезть в окно.
Я не знал, что делать. Растерянно перекидывал сумку из руки в руку, переступал с ноги на ногу. Раньше в таких случаях я мгновенно ощущал, как напрягаются мышцы, как рука непроизвольно выхватывает нож... Что я, старею, что ли? И мускулы при мне, и нож на месте, но я его не выхватил. Зло меня взяло: три- четыре года назад я бы не задумался. Пришло в голову — и действую, не стою, точно стреноженный конь.
Я подошел к окну в надежде услышать что-нибудь и закурил, делая вид, будто кого-то жду. Из комнаты доносились голоса Тоди и Рени — я слышал отдельные слова, но не мог их связать. Ничего не понимал из их перепалки.
Какая-то женщина показалась на аллее, толкая перед собой коляску с грудным ребенком. Поглядывала на меня, думала, верно, что я вор, прикидываю, как бы влезть через окно в квартиру привратницы. Пускай думает, что хочет. В комнатку эту я войду через дверь, а в окно, скорей всего, выброшу кого-то. Если удастся.
Тоди угрожает, подумал я.
— Пойдешь, иначе...
Рычит прямо.
Хлопнула дверь.
В несколько скачков очутился я в соседнем подъезде. Преимущество новых домов — много входов. Плохо, что выход только один...
Тоди сел в свою развалюху. Мотор взревел, как у гоночной машины без глушителя, и машина умчалась.
Выйдя из своего укрытия, я подошел к дверям Рени, постучал.
— Господи, ну что тебе еще!..
Она распахнула дверь и замерла. Видно, думала, что Тоди вернулся попугать ее еще немножко. Кажется, Рени приготовилась вытолкать нахала. Глаза ее покраснели, но не похоже, чтобы она плакала. Я, к примеру, никогда не видел ее плачущей, этим-то она мне и нравилась. Девчонка с мужским характером. Она была в пеньюаре с крупными, как ослиные уши, орхидеями. В нем она выглядела более стройной и высокой. Даже в натуральном виде она мне так не нравилась, как в этом пеньюаре с наштампованными цветами, похожими на ослиные уши. Волосы под сеткой, замазки на лице никакой. Так ей лучше, она красива и без замазки.
В первый момент она ничего не сказала, только смотрела на меня да на мою сумку — она никогда меня с сумкой не видела.
Я спросил:
— Можно? — и сделал шаг вперед.
— Заходи.
В маленькой комнате места хватило только для гардероба, дивана, который служил постелью, столика и двух табуреток. Из комнаты был ход в нишу, очевидно миниатюрную кухню, где стояла электрическая плита и маленький холодильник.
Тоди, конечно, застал Рени в постели. Но простыни не были смяты. Очевидно, не успев привести волосы в порядок, Рени и накрыла их сеткой...
— Ты разве не на море? — спросила она.
— В это время года?
— Зачем же тогда поехал?
— Чтобы малость развеяться.
Бросив сумку на табуретку, я плюхнулся на диван.
— Кофе пить будешь?
— Выпью, но сначала дай мне валерьянки.
— Нет у меня этой гадости. И кто тебе сказал, что таким жеребцам, как ты, нужна валерьянка?
Она включила плиту, вымыла кофеварку. Ничего не говорила, молчал и я, но не выдержал. Как-то все равно надо начать. Что ж, друг Жора, жарь напрямик.
— Я стоял под окном и слышал ваш разговор.
Рени повернулась. Я выдержал ее взгляд, не моргнув. Наверное, девочка поняла, что я ее не обманываю. Продолжая заправлять кофеварку, сказала тихо:
— Я не собиралась что-то скрывать от тебя. Помнишь, я тебе обещала рассказать все. Но не сейчас, позднее...
— Я обманул тебя, Рени. Ничего я не слышал! Понял только, что Тоди тебя запугивает. Заставляет плясать под свою дудку. Перед тем как он вышел, я спрятался в соседнем подъезде.
Она поставила кофеварку на плитку, села рядом со мной. Пеньюар у нее распахнулся, оголил ее колени, она их не прикрыла. Да мне сейчас было не до ножек. Рени взяла сигарету и, не дожидаясь, пока я дам ей
