Не было ни барабанного боя, ни салюта из десятка стволов; не прозвучал пронзительный голос трубы.
Но Франсуаз их слышала.
Не знаю, что ощутила моя партнерша, когда умирающий шериф передал ей блестящий символ своего долга. Не знаю, ибо никогда не чувствовал ничего, хотя бы отдаленно похожего.
Наверное, это что-то возвышенное.
Не знаю.
Франсуаз опустила голову, рассматривая золотую звезду.
– Почему я? – спросила она. – Я имею в виду – почему я, а не ты?
Я пожал плечами:
– Тебе известно, как я ненавижу ответственность.
Деревянная дверь вылетела из петель и, громко ударившись об пол, пронеслась по нему несколько футов, обдаваемая облачками пыли.
– Неплохо, – заметил я. Франсуаз усмехнулась:
– Я только начала.
Беспозвоночная тварь могла затаиться в любом уголке комнаты, дверь которой вышибла Франсуаз.
Распластаться по выкрашенному в темно-красный цвет полу. Повиснуть на потолке, пульсируя, готовая ринуться вниз, на беспомощного человека. Забиться в любую щель.
Полип двигается быстро. Уклониться от его броска столь же нереально, как научиться дышать песком.
Франсуаз взглянула на крупнокалиберный пистолет, который все еще держала в руках.
– Его мозг можно пробить пулей? – спросила она.
– Я знал одного парня, который пробовал, – ответил я. – Он всадил в полипа двенадцать зарядов, весь магазин. И ни разу не попал в мозг. Я должен был быть шафером на его свадьбе.
– Грустная история, – заметила девушка.
Из дверного проема не открывался вид, который стоило бы запечатлеть на открытке. Но он позволял понять, что студенистый полип не висит на потолке близ противоположной стены.
Это открывало перспективы.
– Как сказать, – ответил я. – Он ведь так и не узнал, что его невеста спит с его матерью.
Я перекатился по полу, собрав с него всю пыль.
Мертвый полицейский, которого мы обнаружили первым, лежал прямо на моем пути. Еще при жизни он был не из тех, кого бы я захотел обнять покрепче. Теперь, с обглоданным черепом, испачканный застывающей слизью, он стал еще менее желанным знакомым.
Я выпрямился, осматривая потолок.
Мозговой полип не висел прямо надо мной, и это было хорошо.
В какой-то мере.
Я не смог понять, где он; и это было скверно.
Жизнь полна парадоксов.
Франсуаз перекатилась через мертвое тело и поднялась на ноги рядом со мной.
– Что стало с ними? – спросила она.
– Ничего, – ответил я. – Открыли бутик модной одежды. Грустят о парне вместе. Особенно в постели.
– Это была бы странная семья, – согласилась девушка. – Я их знаю?
– Да.
Я начал передвигаться вправо, там, где в стенах не было вентиляционных отверстий. Два стула стояли недалеко от меня, и я перевернул их. Если кто-то и прятался под ними, то только клопы.
– Я догадалась, о ком ты, – сказала Франсуаз, не трогаясь с места. – Теперь понимаю, почему они так странно на меня смотрели.
– Не знал, что они спят еще и с клиентками…
Я понял, где он, еще до того, как увидел. Будь я лжецом, я мог бы сказать себе, что заметил на полу, скажем, следы слизи или как шевелятся листки бумаги.
Но я просто понял, что полип сидит там – потому что он должен был там сидеть. Поступки бывают предсказуемы, как дешевые головоломки.
Корзина для бумаг; высокая, квадратной формы. Легкий металл.
Я беззвучно засмеялся.
– Он там, Френки, – произнес я.
– Интуиция? – недобро осведомилась девушка. Я начал медленно подходить к корзине, крепче сжав
