– Да.
Я повысил голос:
– Кто из вас спешит в город так сильно, чтобы отказаться от сотни динаров?
Наверное, это был единственный рейс на этой дороге, когда пассажиры получали деньги за то, что выходили из автобуса.
Я сел за руль и кивнул стоявшему на обочине водителю.
– Сеньор, – заволновался он, – а вам не нужен еще автобус? У моего брата есть
Я усмехнулся и поехал вперед.
– Только не говори, что захватил с собой расписание автобусов, – фыркнула Франсуаз.
– Когда я отправляюсь в пустыню, – ответил я, – где нет такси, отелей и даже не продают гамбургеры, я всегда предварительно узнаю, как смогу оттуда вернуться.
Девушка скривила губы, передразнивая меня.
Дорога входила в узкую щель, бледневшую между камнями пустыни и колесами нашего автомобиля, и оставалась где-то за нашей спиной.
Солнце уже успело подвесить свой круг в вышине небосклона, и свет стекал с него, как стекают капли дождя с подвешенной на крюк намокшей шляпы.
Изнемогшие от долгой дороги, жители разоренной деревеньки спали, устроившись на жестких сиденьях. На их лицах теплилась безмятежность, основанная на безграничной уверенности – чувства, которыми сломленные и потерявшие было всякую надежду люди нередко готовы одарить каждого, кто предложит им в обмен надежду, порой так поспешно.
Теперь мне и моей партнерше предстояло оправдать безграничное доверие, которую питали к нам эти обессилевшие люди. Они поверили в наше всемогущество. Ответственность тяжелым грузом давила мне на плечи, давила сильнее, чем мне хотелось это показать.
Нет ничего проще, чем щелкнуть пальцами и совершить небольшое чудо; но никто, кроме чародея, не знает, как сложно подготовить его.
Я не пустил Франсуаз за руль автобуса, разрешив ей занять место поблизости.
– Не смей и думать об этом, – зло прошипела девушка.
Усевшись, она обнаружила, что ей будет неудобно закидывать ногу за ногу, и это разозлило ее еще больше.
– О чем? – спросил я.
– Ты знаешь о чем.
Ее серые глаза сузились.
– Я вижу, как у тебя губы сжаты. Я обещала помочь этим людям, а не ты. Ты не должен чувствовать себя в ответе за них.
– Я в ответе за тебя.
– Черт.
Она сердито обернулась, не следит ли кто-нибудь из крестьян за нашим разговором.
– Я же знаю, как ты ненавидишь ответственность и обязательства. И я не собираюсь тебе их навязывать.
Я пожал плечами.
– В тот день, когда я тебя увидел, я стал твоей собственностью.
Я подал автобус вправо, чтобы пропустить грузовик, двигавшийся по самой середине дороги.
– И теперь я занимаюсь лишь тем, что удовлетворяю твои капризы.
– Ты гадкий и мерзкий подхалим, – сказала Франсуаз.
Она помолчала, глядя на дорогу. Потом повернулась ко мне.
– Сколько ты отдал за автобус?
Я отмахнулся.
– Пустяки, кэнди. За эти деньги я всего-навсего мог бы купить пару породистых скаковых лошадей. Будем надеяться, что это племенной автобус.
– Я верну тебе деньги.
– Поцелуй меня, и мы будем в расчете.
– Не делай так больше ради меня, – сказала она.
– А ради кого мне что-то делать? – спросил я. Она улыбнулась, но так, чтобы я этого не видел.
– Мне кажется, они все заснули. – Франсуаз расправила плечи и сладко потянулась.
– Ты тоже можешь вздремнуть, – сказал я. – Нам еще долго ехать до города.
– Вот еще. – Она помолчала. – А что мы станем делать в городе? Может быть, ты наконец скажешь, что ты придумал? Или мне стукнуть тебя об руль?
