паясничать. Никого не интересуют твои советы.
Казмер, войдя в роль расходившегося сорванца, только пожал плечами:
— Как вам угодно. Я ведь хотел как лучше. Надеюсь, не обидел? — сказал он, посмотрев на Хубера.
— Ничуть, господин инженер, — заверил его гость. — Откровенно говоря, вы правы. Но ведь есть семья: отец, мать, братья. Они настаивают на отправке тела на родину. Вы же знаете, что такое родительская любовь.
— Не знаю, — безразличным голосом бросил Казмер. — Я не знаю своих родителей. Родители подкинули меня в чужое парадное, когда мне было не то два, не то четыре месяца. — По его лицу промелькнула горестная усмешка. — Но вполне возможно, что и они тоже горевали бы, узнав о моей смерти.
— А родители ваши еще живы?
— Не знаю. Никто этого не знает. Даже моя приемная мать, усыновившая меня.
— Простите, — сказал немец. — Я не хотел сделать вам больно.
Казмер махнул рукой и отвернулся. И в этот момент на террасу вошли женщины. Казмер поспешил навстречу матери, ласково осведомился о ее самочувствии и, повернувшись к Хуберу, воскликнул, смеясь:
— Вот видите, доктор, почему вы не сделали мне больно? Потому что у меня есть мама. В тысячу раз лучше, чем самая родная. — Казмер нежно обнял и поцеловал мать. — Мама, а у нас гость. Вы еще не знакомы?
Хубер поднялся и поклонился Бланке Табори. И вдруг Казмер почувствовал, как дрогнуло у него под рукой ее плечо. Он крепко прижал к себе мать, испуганно спросил:
— Что? Что с тобой? Тебе плохо?
— Жарко, — едва слышно прошептала она.
Лиза опомнилась раньше всех. Крикнув профессору, чтобы он поскорее вызвал врача, она побежала в кухню за водой. Но Бланка и слышать не хотела о враче, уверяя, что она просто перегрелась на солнце и что это скоро пройдет.
Лиза смочила ей водой виски, лоб. Профессор же с глубокой тревогой взирал на все происходящее, не зная, что делать.
— Я пойду к себе, — тихо проговорила Бланка, с трудом поднимаясь из кресла. Казмер подхватил ее под руку и вывел из гостиной.
— Упрямцы! — сказал им вслед Табори-старший.
— С ней уже и раньше так бывало? — почему-то вдруг заинтересовался Хубер.
— В последние дни — несколько раз, — доставая из серванта бутылку абрикосовой водки, ответил Табори. — Хочется думать, ничего серьезного. — Он налил себе и гостю. — Моя сестра — женщина крепкого здоровья. Крепче стали. Я всегда дивился силе ее воли.
Профессор опустился на кушетку, закрыл глаза. В его ушах зазвучали однажды оброненные сестрой слова: «Если мне станет совсем невмоготу, я знаю, как поступить. Но ты не бойся, Матэ, решительный миг еще не пришел».
— Можно еще вам налить, профессор? — дошел до его сознания голос Хубера.
— Да, пожалуйста. — Он протянул свою рюмку в сторону, откуда доносился голос гостя.
Вернулся Казмер. На лице его уже не было беспокойства.
— Ей лучше, — сказал он. — Не волнуйся. Ты же знаешь, у мамы отличное здоровье. Только ее все время как магнитом тянет на солнце, а это ей как раз противопоказано.
— Мне не хотелось бы вмешиваться… но на вашем месте я обязательно пригласил бы врача, — заметил Хубер.
— Господин Хубер прав, — подхватил Казмер. — Мы это сделаем. Очень скоро. Хотя я не предполагаю ничего опасного. Мама просто очень устала. И немудрено: взвалить на себя столько забот и хлопот. Месяц назад от нас ушла прислуга. Она одна ведет хозяйство: убирает, стряпает.
От взгляда Казмера не ускользнуло, что Хубер слушает его с явным интересом, профессор же сидит с отрешенным видом. «Зачем я, собственно, все это рассказываю?» — подумал Казмер, однако, словно помимо своей воли, продолжал:
— Внезапная смерть Меннеля очень подействовала на нее. Представьте себе: вы беседуете с человеком, вместе завтракаете, а через полтора часа вам звонят и говорят, что ваш собеседник только что утонул.
— Через полтора часа? — перестав мерить шагами гостиную, спросил Табори. — Откуда ты взял? Прошло не меньше двух с половиной часов.
— Да? Может быть. В конце концов неважно, через сколько часов позвонили, — заметил инженер. — Интересна сама ситуация.
— Интересна? Что ты находишь в ней интересного?
— Ну как же? Внезапно умирает здоровый человек. Молодой, жизнерадостный. Это же не только трагично, но и интересно. Разве ты не согласен со мной?
— Я считаю это ужасным! — возмущенно выкрикнул Табори. — Да-да! Ужасным и трагичным.
— Фантастическим и непонятным, — добавил Хубер. — В Гамбурге мы все были в недоумении. Кто мог убить Виктора, за что?
— Мы тоже недоумеваем, — подтвердил профессор. — Да и милиция…
Казмер махнул рукой.
— Милиция… Знаю я их. На все эти вопросы мы никогда не получим ответа.
Табори-старший стоял, прислонившись спиной к камину, и смотрел в сад.
— Как знать? — обронил он. — Жизнь доказывает обратное: ни один вопрос не остается без ответа. И я убежден, что милиция очень скоро поймает преступника или преступников…
— Возможно, — погасив сигару, проговорил Хубер. — Только Виктору это уже не поможет. — Он взглянул на часы. — Машина Меннеля в гараже?
— Да, — сказал профессор. — Власти разрешили ее переправить на родину покойного. Это его собственный автомобиль?
— Я отвечу вам на этот вопрос, когда увижу машину. Не исключено, что он приехал сюда на служебном автомобиле. Но возможно, и на своем. У него был «БМВ-250».
— А это «мерседес», — сказал Казмер, — «Мерседес-280».
— Ключи от машины у вас, господин профессор?
— Казмер, не сочти за труд. Они лежат у меня в кабинете, на письменном столе. Сегодня утром мне их передал майор Балинт, — сказал Табори, заметив вопросительный взгляд Хубера.
Когда Казмер вышел, гость спросил:
— Они осматривали и машину?
— Весьма тщательно, — подтвердил Табори-старший. — Даже отпечатки пальцев снимали. Хотя не вижу в этом резона. На любой машине можно найти тысячи отпечатков.
— Наверное, таков порядок. Выполняют все, что предписывают инструкции, — вежливо заметил Хубер.
Возвратившийся с ключами от машины Казмер предложил гостю свои услуги, но тот сказал:
— Спасибо, не беспокойтесь. Я разбираюсь в «мерседесах».
Казмер равнодушно посмотрел вслед удаляющемуся Хуберу и, улегшись на кушетку, принялся разглядывать свисавшую с потолка замысловатую люстру из кованого железа. Он догадывался, что вот-вот раздастся голос дядюшки, и весь подобрался, твердо решив про себя, что, несмотря ни на что, больше не ввяжется с ним в спор. Он достал сигарету и закурил.
— Я хотел бы, Казмер, чтобы ты кое-что принял во внимание, — действительно заговорил уже мгновение спустя профессор.
Казмер промолчал, разглядывая потолок гостиной и пуская вверх колечки дыма.
— Як тебе обращаюсь.
— Слышу и жду продолжения…
Казмер чувствовал, что ответ его был не очень учтивым да и голос противно дрожал.
— Этот дом — мой дом…
— Ты уже столько раз напоминал об этом, дядя, что я при всем желании не смогу этого забыть, — уже
