Древки алебард разошлись передо мной, я ступил в образовавшийся проход. Те, кто охранял покои епископа, не были живыми людьми; я сомневался, что они вообще были кем-то.
Откуда-то издалека доносилось журчание фонтанов.
– Насколько я знаю, вы не верите в богов Вселенской Церкви? – спросил сэр Томас.
Алый нектар изламывался в граненом бокале подобно драгоценному камню.
– Нет, сэр Томас, – ответил я. – Говоря откровенно, в людей я тоже не верю.
Ни одному из нас не хотелось начинать разговор, поэтому я сделал вид, что заехал к сэру Томасу на бокал медового нектара.
– Не знал, что здесь Чис-Гирей, – сказал я.
– Он приехал вручать поэтические награды. Как почетный гость.
Так мы беседовали, а Франсуаз без конца вертелась, словно в ее кожаные шорты залез целый десяток муравьев. Ей было скучно. Наконец она с важным видом спросила:
– И кто получил награду?
Сэр Томас обернулся и взглянул на мою партнершу с нескрываемым удивлением. Так человек смотрел бы на фонарный столб, если бы тот внезапно осведомился, каковы котировки на бирже.
– Тимоти Муравьед, – ответил он. – За «Оду о разворошенном муравейнике».
– А, – произнесла Франсуаз с видом знатока поэзии. – Этого следовало ожидать.
Сэр Томас тряхнул головой, точно вытрясал оттуда мысли о поведении моей партнерши.
– Раньше награды получал сам Чис-Гирей, – заметил я.
– В основном это было политическим шагом, – сказал сэр Томас. – Императоры Асгарда долго угнетали свой народ. Мы должны были поддержать тех, кто призывал к свободе. Марат стал сановником Великой Церкви именно для того, чтобы избежать преследования властей.
Франсуаз надулась.
– Никто там не стремился к свободе, – сказала она. – Ни ледяные тролли, ни великаны. Все они только и умели, что шушукаться по углам.
– Вы были в Асгарде?
Сэр Томас счел, что следует проявить вежливость по отношению к своей гостье, и тут же об этом пожалел.
– Как же, – ядовито ответила моя партнерша. – Пара снежных великанов перехватила меня на курорте Морских Свинок. Ныли о свободе, о тирании, а закончили тем, что стали клянчить деньги на нужды сопротивления.
Глаза сэра Томаса сверкнули отчаянием. Он изо всех сил старался найти ответ, который избавил бы его от необходимости слушать дальше.
Однако ничего подходящего так и не постучалось в его череп, поэтому пришлось улыбнуться и спросить:
– Вы дали?
Это блестящий вопрос, особенно когда его задают девушке. Впрочем, ни сэр Томас, ни Франсуаз этого не заметили.
– Конечно нет, – возмущенно отвечала моя партнерша. – Я думала, речь идет об одеялах для беженцев или там о еде для голодающих.
– А на самом деле?
– Они хотели издавать стихи. В переплете из коры серебряного баньяна. Даже император Асгарда не издавал свои эдикты в таких обложках.
Франсуаз пылала негодованием, вызванным, впрочем, не столько великанами – любителями поэзии, сколько ее долгим и вынужденным неучастием в разговоре. Ведь к ней не обращались целых две минуты.
– Я послала их к черту – и знаете что? Они еще долго бродили по курорту, пытаясь его найти. Приставали к барменам, швейцарам, спрашивали, где это. Потом, к счастью, их вышвырнули вон.
– За стихи? – удивился сэр Томас, который, сам того не замечая, постепенно втянулся в разговор. – Я думал, на курорте Морских Свинок власти терпимы ко всем.
– Не за стихи, – отмахнулась девушка. – Устроили пьяный дебош в трактире.
– Теперь я вспомнил, – подтвердил сэр Томас. – Марат Чис-Гирей написал об этом большое эссе. Правда, его версия несколько отличается от вашей…
– Значит, не стоило его спасать, – хмыкнула девушка. Пока детишки не начали лупить друг друга погремушками, следовало перевести разговор в другое русло.
– Если Марат Чис-Гирей здесь только затем, чтобы раздавать лавровые венки, – спросил я, – то почему его кто-то пытался убить? За плохие стихи?
Сэр Томас добродушно засмеялся.
– Я как раз вспомнил, что о нем рассказывали, – пояснил он. – Говорят, крупные литературные журналы платят Чис-Гирею лишь за то, чтобы он не приносил им своих новых стихов… Да, с тех пор, как последний император Асгарда мирно скончался во сне, поэмы о свободе там перестали пользоваться успехом. Увы.
