Между двух войн

Дорроса Бланко обратились ко мне.

– Ненавижу вмешиваться, – произнес я, не повышая голоса.

Я не торопясь вышел на середину площади и остановился между двумя противниками.

– Но мне кажется, что этого хватит, Доррос. Бланко в негодовании прохрипел что-то на каталон­ ском.

– Уйди, офицер, – приказал он. – Это только между Франсуазой и мной.

– Нет, Доррос, – произнес я. – Между нею и тобой стою я.

Рык, полный с трудом сдерживаемой ярости, вырвался из груди каталонца. Трижды меч описал круг перед его лицом. Бланко пришпорил лошадь, и вороной скакун понесся на меня.

Доррос с бешеной скоростью вращал перед собой меч. Глаз не мог уследить за полетом острого, как бритва, клинка.

– Зачем он это делает, – в недоумении пробормотал я.

Я посмотрел прямо в глаза вороному коню.

Передние ноги скакуна подогнулись, и он остановился, сбрасывая всадника.

Доррос Бланко перекатился через голову лошади, падая передо мной. Пока он еще летел, я ударил его в правый висок, и он остался лежать.

Вороной конь распрямился и, фыркая, отошел.

Меч Франсуаз находился в ножнах. Девушка вогнала его туда, когда я вышел на середину площади.

21

Дервиш взглянул на Франсуаз со стоической печалью мудреца. Так взирают на нечто крайне неприятное, но неизбежное – как, например, на родственников жены или счет за телефон.

– Вы вернулись, – произнес он, и по его тону было понятно – до последней секунды он надеялся на обратное.

Бегемот Седрик вышел на верхнюю ступень минарета и настороженно наблюдал, не потребуется ли его хозяину помощь. Например, чтобы выставить нежелательных гостей.

– За вашим домом следят, – произнесла Франсуаз, спрыгивая с лошади.

Демонесса сказала это таким тоном, словно дервиш должен был нести за это личную ответственность.

– Королевские лучники вломятся сюда через одну-две минуты.

Может показаться, что Франсуаз не замечает хороших качеств в окружающих людях. На самом деле девушка оценивает всех в точности по достоинству.

Но очень много воображает о себе самой.

Лицо дервиша, на котором я никогда не замечал сильных эмоций, на сей раз тоже осталось почти невоз­мутимым.

Святой учитель лишь немного приподнял брови, как делает человек, когда подтверждаются некоторые из тысячи его предположений относительно глубинного устройства бытия.

Сообщение о том, что он должен опасаться солдат короля, не вызвало у дервиша удивления.

Отчасти причина этого состояла в том, что святой учитель давно подозревал правду. Отчасти он всегда был готов узнать любую правду и полагал, что она всегда горька.

– Король Гельминт одержим идеей вечной молодости, – произнес дервиш. – Он много раз просил, чтобы я открыл ему ее секрет. Я объяснял ему, что такая идея противоречит устроению Вселенной. Но он не слушал. Теперь, я думаю, он прибег к помощи демона, чтобы обрести желаемое…

Эти слова оказались единственной реакцией дервиша на известие о том, что он внезапно стал мишенью для королевских лучников.

– Что же, – сказал он. – Дайте мне астральный ошей­ник. Я завершу обряд очищения, и демон потеряет всю свою силу.

Франсуаз никак не показала, что хладнокровие и собранность дервиша произвели на нее впечатление. И на лице ее не дрогнул ни один мускул, когда она сообщила:

– У нас его нет.

– Нет?

Сколь ни была сильна неприязнь дервиша к демонессе, этого он не ожидал даже от нее.

– Ошейник спрятан в Каледонском лесу, – отрывисто произнес я. – В надежном месте. Прежде чем мы до него доберемся, королевские лучники ворвутся в минарет и заберут Найваю.

Святой учитель уже давно усвоил, что ни на одного из людей нельзя положиться, какими бы добрыми ни были их намерения. Ни слова упрека не слетело с его уст, ни единой жалобы на несовершенство мира.

Бегемот Седрик, не дожидаясь указаний со стороны дервиша, успел сходить в минарет и теперь вновь спускался в сад, неся охапку длинных цветных свечей.

Он направлялся на круглую площадку, чтобы подготовить ее к обряду очищения.

Солнце давно выкатилось из точки зенита, поэтому, чтобы ритуал прошел успешно, вокруг следовало