– Это, конечно, не помешает ему убить нас без всяких сомнений и угрызений совести. Он вступил на путь, с которого уже нельзя свернуть…
Гвардейцы слушали мои слова безучастно, словно до их ушей доносился всего лишь шелест листвы. На оскверненном столе один клинок опускался на другой, словно падшие на поле битвы.
– Сейчас у Джоэла великий день, и он не хочет испортить его, возясь с нами. Нет, он намерен расправиться с нами потом, тихо и незаметно. Так, что никто и не вспомнит…
Линден остановился передо мной; взгляд его был прикован к наградному пистолету в кобуре на моем поясе.
Грозное оружие на полях Лернея, здесь, в волшебном краю, он был столь же бесполезен, как слова разума, сказанные тирану.
По лицу офицера скользнула кривая усмешка – не потому, что ему было весело. Это была чистая и откровенная ненависть.
– Солдат – всегда солдат? – спросил он.
– Нет, Джоэл, – ответил я. – Эльф – всегда эльф.
Рука Линдена дернулась, словно пронзенная током. На какую-то долю мгновения он почувствовал нестерпимое желание вырвать у меня пистолет, но тут же устыдился.
Он не мог отнять у беспомощного пленника то, что было не оружием, а почетной наградой, дарованной за доблесть на поле боя.
Джоэл, никогда не покидавший штабного шатра, поступить так не мог.
Ибо слишком хотел этого – умирающая совесть, растерзанная его недавними поступками, не позволяла ему пасть так низко.
По крайней мере сейчас.
– Выведите этих двоих во двор, – приказал он. – Пусть увидят, как велика наша сила.
Гвардейцы повиновались.
Бывшие лендлорды по-прежнему сидели за круглым столом, притихшие и напуганные. Никто не обращал на них внимания. Их больше и не существовало вовсе.
– Где Эдди? – негромко спросил я, пока солдаты вели нас по опустевшим теперь коридорам.
– Не знаю, – ответила демонесса. – Надеюсь, у него хватило ума сбежать.
Гвардеец толкнул ее в спину. Не потому, что Франсуаз шла медленно, просто ему захотелось ударить красивую девушку.
Когда надеваешь форму, получаешь власть.
– Ты замечала, Френки, что человек, тупо выполняющий чужие приказы, слегка закатывает глаза? – спросил я. – Становится похож на подвыпившего минотавра…
– Так удобнее смотреть на людей сверху вниз?
– Пожалуй, но дело не в этом. Людей учат закатывать так глаза для того, чтобы быстрее заснуть. Тот, кто слепо повинуется другим, наполовину спит…
Накануне, когда я, одетый в парадный эльфийский камзол, шествовал к Залу собраний, коридоры здесь показались мне нестерпимо длинными.'
Теперь они закончились чересчур быстро.
Яркое солнце ударило мне в глаза, я поднял ладонь, чтобы от него защититься.
И вновь я стоял на центральной площади.
Широкий человеческий круг снова обрамлял ее пестрой, неровной бахромой.
Но был то другой город, и чувства, царившие здесь, тоже были другими.
– Знаешь, Майкл, – произнесла Франсуаз, – они не боятся. Они просто возбуждены.
– На их глазах творится История, – отвечал я. – История с большой буквы. Они горды и взволнованны. Им кажется, что тирании лендлордов пришел конец и наступила свобода. Когда кровь польется рекой, они попросту не успеют испугаться.
Джоэл Линден стоял на высоком постаменте.
– Мне пришло в голову, Френки, что эту трибуну сколачивали в спешке, за одну ночь.
– Совсем как виселицу…
– Напротив! Я бы сказал, вместе с десятком виселиц. Просто они установлены не здесь.
– Новая, прекрасная страна, – говорил Линден. – Справедливые законы. Права и свободы каждому жителю Золотого леса.
– Они ему верят? – спросила Франсуаз.
– Дело совсем не в вере… Но им проще убедить себя, что все идет так, как и должно. Ведь в противном случае пришлось бы что-то деладъ, чем-то рисковать. Они будут на все закрывать глаза, пока не закроют их в последний раз.
Линден говорил недолго; речь его была краткой, чтобы никому не наскучить, и в то же время емкой, донося до людей все, что им было позволено знать.
Линден умел говорить.
