Потом дверь рывком распахнули, и в комнату ворвался доктор Николаи. На нем был плащ и серая фетровая шляпа. Лицо его поражало нездоровой краснотой. В правой руке доктор Николаи держал письмо и размахивал им.
— Десять минут я пререкался с этим младенцем, прежде чем меня пропустили. У меня время-то не купленное, — рычал он.
Крейцер и Арнольд были так ошарашены, что лишь безмолвно глядели на него. Николаи же воспринял их молчание как признание вины, швырнул шляпу на стол и примирительно сказал:
— Ну ладно, это все пустяки. Меня вывела из себя вот эта бумажка. Вы только полюбуйтесь: верх наглости! — И он швырнул на стол голубой конверт.
Они увидели самое обыкновенное письмо на имя доктора Николаи. Адрес был написан от руки крупным, по-старомодному витиеватым почерком. В одном месте перо зацепилось за бумажное волоконце и оставило на бумаге брызги чернил. Крейцер перевернул конверт. Адрес отправителя указан не был. Он достал из конверта сложенный вдвое листок и развернул его. Текст, написанный той же рукой, гласил:
«Глубокоуважаемый доктор Николаи! Вы, вероятно, помните, что более пяти недель тому назад были у меня и мы договорились, что я приобретаю у вас «вартбург-люкс». Поскольку мне и моей семье очень понравилась ваша машина, я уплатил вам 4 (четыре) тысячи марок наличными, а это далеко не пустяк! При расставании вы сказали, что, мол, не позже чем через месяц эта лошадка будет стоять у меня на конюшне, так как за это время вы рассчитываете получить новую «волгу».
Глубокоуважаемый господин доктор! Сверх названного срока прошла целая неделя, вот почему я позволяю себе поинтересоваться, когда же наконец? Если возникли какие-то трудности, я готов отнестись к вам с полным пониманием, но хотелось бы знать точно. Если это не слишком вас затруднит, я бы покорнейше вас просил известить меня, когда можно надеяться получить машину и как обстоят дела. На этом кончаю.
В ожидании ответа остаюсь с наилучшими пожеланиями и почтением
Ниже стояла дата и зеленый штемпель:
Фердинанд Ленкейт
Хлеб и кондитерские изделия
Людвигсфельде, Округ Потсдам-сельский
Зитенерштрассе, 21
Крейцер положил письмо и взглянул на Николаи. Тот уперся обеими руками в письменный стол.
— Ну, что вы на это скажете? Эти негодяи составили себе целое состояние. Прикрываясь моим именем, используя мою собственность! Что вы намерены делать, чтобы положить конец этому безобразию?
Крейцер со вздохом встал.
— Вы не хотите раздеться и сесть? Иначе нам будет трудно разговаривать.
Николаи фыркнул, но плащ с помощью Крейцера снял. Сел на придвинутый Арнольдом стул.
— Когда вы получили это письмо?
— Вчера вечером, но…
— Прошу вас, — перебил его Крейцер, — давайте по порядку. А на нервах далеко не уедешь.
— Я и не думаю нервничать, — яростно бросил Николаи. он собирался продолжать, но, увидев на губах Крейцера усмешку, отказался от своего намерения. он достал из кармана коричневый кожаный футляр, раскрыл его и вынул одну из своих черных сигар. Арнольд дал ему огня, Николаи несколько раз затянулся и заговорил уже на полтона ниже: — Ну хорошо, этого следовало ожидать, а теперь валяйте, можете заспрашивать меня до смерти.
Крейцер поставил на стол пепельницу.
— Почему вы не известили нас сразу же, как только получили письмо?
— Я его прочел только вечером — днем у меня нет времени на почту. А разыскивать вас вчера было уже слишком поздно.
— Могли позвонить.
— Нет, я хотел поговорить с вами лично. Какую роль могут сыграть несколько часов, когда и без того прошло уже пять педель!
— Не могу вам сказать, какую роль играют несколько часов. Может, и большую. Вы показывали кому-нибудь это письмо?
— Разумеется. Я дал прочесть жене, а когда я вскрывал его, в комнате была Карла.
— Вот видите!
— Что вы этим хотите сказать? — взорвался Николаи.
— Ничего.
Николаи потер лоб.
— Извините, я просто чересчур возбужден. И поэтому снова начинаю делать все не так, как надо.
Он сгорбился и опустил глаза. У него явно оставалась на сердце какая-то невысказанная забота, но он не находил в себе силы заговорить о ней. Наконец он собрался с духом и негромко начал:
— Вообще-то я человек выносливый, но эта проклятая история измотала меня до предела. Я не могу спать, я ломаю голову, я каждый день стал пить коньяк. Не лучшее занятие, особенно для врача.
Он поглядел на свою сигару, расщепленный кончик которой делал ее похожей на растрепанную кисть, придвинул пепельницу и стал стряхивать пепел, но мысли его, судя по всему, блуждали где-то далеко.
— Мой сын Дитер, — нерешительно продолжал он, — упрям как осел и до ужаса несговорчив. Я в его возрасте был точно таким же и не раз бывал за это бит, что, впрочем, ничего не меняло: я становился еще упрямее и еще, несговорчивее. А теперь можете себе представить, что происходит, когда сшибутся два лба, сделанные из одного материала. С тех пор как парень научился думать самостоятельно, между нами не было ладу ни одного дня. В спокойные минуты я иногда даже шел на уступки, чтобы как-то положить конец этой вечной вражде. Но без всякого толку. Каждую мою уступку он считает признаком слабости и ведет себя еще более нагло. Отчего я со своей стороны просто зверею от ярости, но тут уж ничего не поделаешь: нельзя прыгнуть через собственную тень. В последнее время отношения между нами еще более обострились — и не только из-за Бригитты.
Николаи судорожно сцепил руки, и на висках у него набухли жилы. Ему, очевидно, стоило большого труда сдерживать себя и не давать выхода подступившему гневу. Приглушенным голосом он рассказывал дальше:
— И все же я приехал к вам. Один бог знает, чего мне это стоило. Я ведь мог отправить письмо по почте, мог позвонить вам еще вчера вечером. Я не сделал ни того ни другого, потому что хочу вас кое о чем попросить и потому что понадобилось еще несколько часов, прежде чем я решился на эту просьбу.
Арнольд порывался что-то сказать, но Крейцер остановил его взглядом.
— Вот неплохая увертюра для моего благородного замысла. — Губы Николаи тронула чуть заметная усмешка. — А теперь без обиняков: я знаю, что вы подозреваете Дитера. Наверняка вы располагаете какими-нибудь фактами, говорящими против него, как, например, эта история с пишущей машинкой, которая мне и самому представляется в высшей степени непонятной и таинственной. Но вспомните, сколько фактов свидетельствовало против меня, и, однако же, выяснилось, что я отнюдь не тот негодяй, за которого вы меня принимали. Я лучше знаю собственного сына, чем вы. Возможно, он и обманщик, возможно, он в молодом задоре наделал какие-то глупости, но… — Николаи перевел дух и посмотрел Крейцеру прямо в глаза, — …но он не уголовный преступник, который способен сбить человека и потом оставить его на произвол судьбы.
— Мы этого никогда не думали. За рулем сидел человек средних лет. Но сообщник у него молодой и ездит на «яве».
