— А какой у него был мотоцикл?
— Не знаю. Он оставил мотоцикл на улице, слева, позади нашего дома, от гаража не видать. Я только потом услышал, как взревел мотор и как он уехал.
— Какой между ними был разговор?
— Молодой человек начал причитать, что вот, мол, доктор Николаи обещал продать машину ему, что без машины ему зарез, что он положился на обещание доктора. Николаи притворился, будто эта история ему крайне неприятна, пытался успокоить мотоциклиста и потихоньку спровадить. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление и не возникло ни малейшего подозрения, что все это может быть подстроено.
Тогда-то молодой человек и предложил тут же, не сходя с места, уплатить задаток в пять тысяч, достал из кармана толстую пачку денег и принялся совать их доктору.
Николаи, помнится, ответил: «Вы ведь знаете, что раньше чем через месяц машину не получите», а молодой человек сказал, что это не играет роли, что пять тысяч он желает внести немедля, чтобы машина точно досталась ему. Эти слова вроде бы подействовали на Николаи. Он сказал: «Приходите ко мне сегодня вечером, мы спокойно все обсудим. Твердого слова я покамест никому не давал». Тут я заволновался, машина мне понравилась безумно, я не хотел, чтобы в последнюю минуту ее увели у меня из-под носа. И я начал соображать, как поступить. Когда молодой человек уехал, мы снова вернулись ко мне в контору. Я сразу почувствовал, что Николаи витает мыслями где-то далеко. Он меня почти не слушал и думал, наверно, про эти пять тысяч. На мой вопрос, может ли он твердо пообещать мне машину, он отвечал уклончиво и вообще как будто решил сыграть отбой. Для меня все это прозвучало сигналом тревоги и побудило к решительным действиям. Я пошел ва-банк и предложил ему такой же задаток. Причем сперва я хотел побывать у доктора на следующий день и там вручить ему эти пять тысяч, потому что такой суммы у меня дома, разумеется, не было. Но он мое предложение не принял. У него-де очень много дел в ближайшие дни, его и дома-то почти не будет, а еще через несколько дней он уходит в отпуск и намерен провести его за границей. И лучше бы всего отложить переговоры на несколько недель, а там он, возможно, даст о себе знать. Но я со своей стороны не принял его предложение из вполне понятных соображений, как мне тогда казалось.
Ленкейт сделал паузу и белоснежным носовым платком, вытер лоб, на котором выступили капельки пота. Потом достал из кармана трубочку с леденцами, развернул обертку и предложил Крейцеру. Крейцер, поблагодарив, отказался. Ленкейт с сожалением развел руками, сунул одну лепешку в рот и продолжил свой рассказ:
— Я собрал все деньги, которые нашлись в доме, вышло тысячи полторы с лишним, потом позвонил зятю — он живет поблизости и, как мне известно, всегда держит при себе некоторое количество свободных денег. Когда я изложил ему ситуацию, он сказал, что через четверть часа принесет две тысячи. Еще пятьсот я набрал у своих подручных и у продавщицы, которые все живут в моем доме. Тогда Николаи наконец согласился, хотя и делал вид, что все это вовсе ни к чему. Он оставил мне свой адрес, и я…
— Минуточку, — перебил Крейцер, — в каком виде он вам его оставил?
— В каком виде? — удивился Ленкейт. — Вы хотите сказать… Ах да, он достал бумажник, хотел, вероятно, написать адрес, но нашел конверт, на котором адрес был уже напечатан, и дал конверт мне. «Зачем разводить всякую писанину?» — сказал он или что-то в этом роде. Ну а мне было все равно…
— Конверт у вас сохранился?
— Думаю, да. — Он встал и принялся рыться в стопке бумаг, лежащих в ящике на противоположном краю стола. — Пожалуйста, вот он. — Он протянул Крейцеру уже не совсем чистый конверт из желтоватой бумаги.
Адрес был напечатан на машинке, в верхнем правом углу наклеена двадцатипфенниговая марка, погашенная второго августа в Потсдаме. По цвету и форме конверт ничем не отличался от того, который получил Кранепуль, это не вызывало сомнений. Крейцер перевернул его. Отправителем была Бригитта Альвердес, Вильгельмсхорст, Лорцингвег, 5. Крейцер не мог сдержать улыбку. Наглость этих типов дошла до того, что они осмеливаются еще и острить.
— Можно, я возьму его? — спросил он.
Пекарь кивнул, и Крейцер сунул конверт во внутренний карман.
— Да, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
Ленкейт несколько секунд собирался с мыслями.
— Значит, так: зять принес деньги. Я тем временем составил расписку, этот тип подмахнул ее, и я выплатил ему задаток.
— А можно взглянуть на эту расписку?
— Пожалуйста. — Ленкейт достал тоненькую папочку, вынул из нее листок и положил перед Крейцером. Листок обычный, белый, вырванный из блокнота, а на нем Ленкейт написал синими чернилами расписку в получении четырех тысяч марок. Подпись Лжениколаи была неразборчива, та же небрежная закорючка, что и на расписке Кранепуля, и в бюро по приему объявлений.
— Берегите как следует эту бумажку, она хоть и подписана мошенником, но своих денег стоит. Когда мы его поймаем, ему придется выплатить все до последнего грошика, даже если на это потребуются годы.
— А вы уверены, что поймаете его? — спросил Ленкейт, укладывая расписку в папку, а папку — на прежнее место.
— Да, — невозмутимо ответил Крейцер, — а мотоциклиста вы хоть сколько-нибудь запомнили? Возраст, рост, поведение, манера говорить, голос?
— Я, признаться, мало его видел, он был весь закрыт. Мне кажется, это был молодой человек лет двадцати пяти или чуть моложе. Рост метр семьдесят примерно, довольно плотный, но я могу и ошибиться, потому что на нем был кожаный комбинезон. О голосе ничего сказать не могу, голос был вполне обычный, не то я бы его запомнил. А манера говорить? Вполне обычная, здесь все так говорят.
— Это мог быть студент?
Ленкейт пожал плечами.
— Да как вам сказать… Мог. Он был очень возбужден, очень быстро втолковывал что-то Николаи… Ну как это опишешь… Может, слегка визгливо или истерически, да, пожалуй, истерически и есть подходящее определение.
— А когда ваш зять принес деньги, он не видел Лжениколаи?
— Дайте поразмыслить. Значит, как это было?.. — Ленкейт задумчиво посмотрел на свои руки. — Нет, просто жена сказала мне, что Петер уже здесь. Я вышел к нему, и он передал мне деньги прямо в передней. Нет, он его не видел.
— Зато ваша жена видела. Я охотно поговорил бы с пей. Может, она что-нибудь запомнила?
— Позвать ее?
— Да, пожалуйста.
Ленкейт встал, открыл дверь и крикнул в пустоту передней:
— Бетти, Бетти, зайди сюда на минуточку.
Где-то хлопнула дверь, и немного спустя в комнату вошла фрау Ленкейт. Она предстала перед ними в синем шерстяном платье с белым воротником и белых элегантных туфлях. Голубые глаза под красиво изогнутыми бровями были окружены длинными ресницами, и, несмотря на толстый слой пудры и двойной подбородок, на ее розовом лице легко угадывались следы былой красоты. Вместе с ней в комнату вплыл аромат дорогих духов.
Крейцер подал ей руку и назвал себя. Она ответила ему приветливой улыбкой и обратилась к мужу:
— Я уже собралась уезжать. Ты ведь знаешь, что я на половину двенадцатого записана к врачу. У тебя неотложное дело?
— Этот господин из уголовной полиции, — сказал Ленкейт сдавленным голосом. — Он хочет задать тебе несколько вопросов.
Губы его тронула легкая усмешка, ему явно доставляло удовольствие припугнуть жену. Но из этого замысла ничего не вышло. Жена оправила складки платья и сказала:
— Господи, перестань наконец шутить. Я тебя серьезно спрашиваю, в чем дело.
