Он был патриотом и хранил верность эмиру.
Но все же предпочел отступление.
– Вы только что проявили себя как неблагонадежный человек, Майкл, – произнес он, вставая.
Для пущей убедительности Саффар потыкал перед собой пальцем.
– Не думайте, что наше ведомство когда-нибудь забудет о том, как вы себя повели.
– Твой приятель – изрядный хам, – заметила Франсуаз.
Если быть справедливым, то эта характеристика куда больше подходит ей самой. Саффар развернулся и пошел к выходу, как избитая и поруганная добродетель.
– Боже мой, какой
Мне хотелось ответить, что единственный страшный человек здесь – это она сама, поскольку только за ней увязались агенты тайной полиции.
Но вскоре у меня появилась гораздо более интересная тема для обсуждения.
Саффар шел через чайхану, погруженный в такую пучину бешенства, что ничего не замечал вокруг себя. Наверное, это и послужило причиной тому, что блестящая подготовка оперативника не смогла спасти ему жизнь.
Сутулый человечек, носивший на шее знак городского писца, неловко поднялся со своего места.
В его скрюченный пальцах была зажата пустая миска, из которой он успел выскрести весть рис и все кусочки мяса.
Когда Саффар проходил мимо писца, тот оступился и преградил соглядатаю дорогу.
Из широкого рукава писца выскользнул длинный, прямой кинжал.
Лезвие вошло в живот Саффара так плавно, словно там от рождения находилось подходящее по размеру отверстие. Убийца выбросил вверх левую руку и сжал ею горло соглядатая. Крючковатые пальцы сжались вокруг шеи шпиона, не давая ему произнести ни слова.
Глиняная миска вновь стояла на столе, словно у мнимого писца имелось множество времени, чтобы аккуратно поставить ее обратно.
Все произошло так же быстро, как меняется правящая династия.
Прямое лезвие вспороло живот Абу Саффара, накрошив толстые кишки и смешав их с тонкими. Пальцы ассассина продолжали сжимать ему шею, и я был уверен – убийца смог бы задушить соглядатая, даже не имея ножа.
Клинок остановился в сотой доле дюйма от того места, где скользнул бы о ребра. Ассассин вынул лезвие из тела Саффара, словно не убил только что человека, а погружал руку в бесплотный туман.
Глаза Абу Саффара закатились, а его внутренности, напротив, вывернулись наружу.
Не знаю, о чем соглядатай думал в последние мгновения своей жизни – возносил хвалу эмиру или проклинал себя за то, что не стал пустынным разбойником.
Убийца отбросил его тело и посмотрел на нас.
И вот тогда я понял, что по-настоящему начались неприятности.
3
Я мог бы посочувствовать Абу Саффару. Люди приходят в чайхану для того, чтобы согреть свои внутренности горячим чаем, а не затем, чтобы размазать их по столикам.
Но, поступив на службу в тайную полицию, Абу Саффар потерял право на человеческое к себе отношение.
Я мог бы также, пожалуй, упрекнуть себя в том, что не предупредил его вовремя; но меня утешала мысль, что я бы все равно не успел.
Двое соглядатаев, которых Абу Саффар оставил на городской площади, не сразу узнали о бесславной участи своего бравого командира. Первый из них как раз тыкался носом в спелые дыни, разложенные на прилавке огра-зеленщика.
А вскоре он нашел и более интересный способ занять себя, чем глядеть на мертвого Саффара.
Огр-лавочник наклонился к своему прилавку, глухо бурча что-то о спелых дынях и бессовестных покупателях, которые товару-то перепортют. а купят с шиш.
Когда огр распрямился, в его волосатой лапе сверкало прямое лезвие кинжала, подобно восходящей звезде. Он вонзил клинок прямо в горло соглядатая, и я видел, как окровавленное лезвие вышло у шпиона из шеи.
Не знаю, умер тот сразу или же нет. По крайней мере, никто из людей на площади не выразил охоты сделать ему искусственное дыхание.
Огр выдернул кинжал и перемахнул через свой прилавок. Глядя на эти высокие, толстые, мохнатые существа, сложно предположить, с какой быстротой и ловкостью они двигаются.
Всегда полезно иметь огра на своей стороне; если же он играет за других, стоит задуматься, правильно ли ты сам выбрал сторону.
Но с этим парнем мы явно были в разных командах.
Соглядатай опустился на колени, пытаясь соединить пальцами широкий разрез на своем горле. По всей видимости, у него это плохо получалось. Он застыл, глядя далеко вперед – туда, где восходящее солнце касалось своими лучами минаретов.
