ней было перепачканное платьице и цветные сандалии. Одной рукой она перебирала длинную косу, а в другой у нее была горсть засахаренных горошин, которые она не спеша отправляла в рот. Мы посмотрели друг на друга, и она мне сразу понравилась.
— Давай посидим немного, — сказал я.
Она кивнула. Я взял ее за руку, мы прошли через дверь в полуразрушенной стене и сели на ступеньку лестницы, давно уже никуда не ведущей. Ступеньки взбегали вверх, к площадке, за которой голубело небо и высились купола минаретов. Мы молча сидели рядом, не зная, о чем разговаривать. Меня охватили странные, неведомые чувства. Я склонился к лицу девочки и вдыхал запах ее волос, смешавшийся с запахом земли и ароматом ее дыхания, сладостным от засахаренного горошка. Я поцеловал ее в губы, и во рту у меня тоже стало сладко. Я обнял ее обеими руками. Она молчала. Я снова поцеловал ее в щеку, в сомкнутые губы. Потом губы ее шевельнулись, обсасывая сладкий горошек. Наконец она решительно встала. Я с испугом схватил ее за руку и попросил:
— Посиди еще немного.
Но она равнодушно сказала:
— Нет, я пойду.
— Куда?
— К повитухе Умм Али.
И указала на дом, где в нижнем этаже была мастерская гладильщика.
— Зачем?
— Маме плохо. Велела мне бежать к Умм Али и сказать, чтоб она шла поскорее.
— Но потом ты вернешься?
Она кивнула и ушла.
Тут и я вспомнил о своей маме. Сердце мое сжалось. Я поднялся с ветхих ступенек и направился домой с громким плачем: это испытанный способ избавиться от наказания. Только я очень боялся, что мать разгадает мою хитрость. Но ее не оказалось дома. Я заглянул на кухню, в спальню — дом был пуст. Куда она ушла? Когда вернется? Мне стало не по себе… И тут меня осенила спасительная мысль. Я взял на кухне тарелку, вытряхнул из своей копилки пиастр и снова отправился к лавочнику. Он спал на скамье перед лавкой, прикрыв лицо рукой. Котел с бобами куда-то исчез, бутыли с маслом выстроились на полке, а мраморный прилавок был чисто вымыт.
Я позвал шепотом:
— Дяденька…
В ответ раздавался только храп. Я легонько тронул лавочника за плечо. Он беспокойно зашевелился и открыл глаза, покрасневшие от сна.
— Дяденька, — позвал я еще раз.
Он наконец проснулся, узнал меня и пробурчал недовольно:
— Ну чего еще?
— На пиастр бобов…
— Чего?!
— Вот пиастр, а вот и тарелка.
Тут он разорался:
— Ты что, малый, вконец спятил? Убирайся, покуда я не проломил тебе голову!
Но я не двигался с места. Тогда он толкнул меня, да так сильно, что я не устоял на ногах и упал навзничь. Я поднялся, с трудом сдерживая слезы, которые жгли мне глаза. В одной руке я все еще сжимал тарелку, в другой — пиастр. Я взглянул на торговца с ненавистью и повернулся было, чтобы уйти, как вдруг мне вспомнились картинки, изображавшие рыцарские подвиги. Мгновенно я исполнился решимости и изо всех сил запустил в лавочника тарелкой. Тарелка угодила ему прямо в голову. Я же бросился бежать без оглядки. Мне казалось, что я убил его, как рыцарь убил дракона…
Только у старой стены я остановился и, тяжело дыша, огляделся — погони не было. Что же мне делать дальше? Возвращаться домой без второй тарелки нельзя, за это меня неминуемо высекут, оставалось лишь бесцельно бродить по улицам. В кулаке у меня был зажат пиастр, он мог еще доставить мне радость. Я решил не думать о своей провинности. Но где же фокусник, где волшебные картинки? Напрасно я их искал повсюду. Их нигде не было.
Устав от бесплодных поисков, я вернулся к разрушенной лестнице, где у меня было назначено свидание, и сел там в ожидании приятной встречи. Мне хотелось еще раз поцеловать сладкие от засахаренного горошка губы девочки. В душе я признавался себе, что девочка пробудила во мне чудесные чувства, каких я никогда прежде не испытывал.
Пока я ждал, предаваясь мечтам, из глубины дома до меня донесся шепот. Осторожно поднявшись по ступенькам на верхнюю площадку, я прилег там и, оставаясь незамеченным, заглянул вниз. За высокой стеной виднелись руины — все, что уцелело от бывшего казначейства и резиденции верховного судьи. Под лестницей сидели мужчина и женщина, они-то и шептались меж собой. Мужчина был похож на бродягу, а женщина с виду напоминала цыганку-пастушку. Каким-то чутьем я догадался, что у них тоже «свидание», вроде того, какое назначено здесь у меня. Только они были гораздо искушеннее в подобных вещах и занимались таким делом, какое мне и не снилось. В удивлении я не мог оторвать от них взгляда. Я был охвачен любопытством и в то же время сконфужен.
Наконец они отстранились друг от друга. После продолжительного молчания мужчина сказал:
— Гони монету!
— На тебя не напасешься! — сердито отозвалась женщина.
Сплюнув под ноги, он сказал:
— Ты чокнутая.
— А ты ворюга!
Неожиданно он ударил ее наотмашь по лицу. В ответ она швырнула ему в глаза горсть земли. Лицо его исказилось от ненависти, он бросился на нее и схватил за горло. Завязалась отчаянная борьба. Женщина безуспешно пыталась разжать пальцы, стиснувшие ей шею. Из горла у нее вырвался хрип, глаза вылезли из орбит, по телу пробежала судорога… Я смотрел на все это, онемев от страха. Но, увидев струйку крови, сочившуюся у нее из носа, я громко вскрикнул и скатился вниз по ступенькам, прежде чем мужчина успел поднять голову. В два прыжка я достиг двери и помчался по улице, сам не зная куда. Я бежал до тех пор, пока не задохнулся от быстрого бега. Тогда я остановился и с удивлением обнаружил, что стою под высокой аркой на перекрестке. Я никогда не бывал здесь раньше и не знал, в какой стороне мой дом. По обеим сторонам арки сидели нищие слепцы, мимо них равнодушно сновали прохожие. Со страхом я понял, что заблудился и неисчислимые опасности поджидают меня, прежде чем я найду дорогу домой. Может быть, обратиться к первому встречному и спросить, куда идти? А что, если я нарвусь на кого-нибудь вроде лавочника или бродяги, которого видел среди развалин? Вот если бы произошло чудо и я увидел бы маму, идущую мне навстречу! Как радостно кинулся бы я к ней! Сумею ли я один выбраться отсюда?
Пока я размышлял о том, что меня ждет, день начал угасать, и ночь, покинув свое укрытие, опустилась на землю. Я понял, что должен действовать быстро и решительно.
Под навесом
Пер. Л. Степанова
Сгустились тучи, и стало темно. Начал накрапывать дождь. По мостовой пронесся холодный, пропитанный сыростью ветер. Прохожие ускорили шаги. Некоторые укрылись под навесом автобусной остановки. Все было серым и будничным. Вдруг из-за угла стремительно выбежал человек и опрометью бросился в переулок. За ним мчалась толпа мужчин и мальчишек с криками: «Вор! Держи вора!» Крики понемногу стихли, замерли где-то вдалеке. Улица опустела. Люди остались только под навесом — кто ждал автобуса, кто пережидал дождь.
