неделе:
«…сирота, воспитанник Северо-Печорского монастыря, в 16 лет принял иноческий постриг. В 2003 году поступил, а в 2006 – закончил с отличием Православный Свято-Тихоновский Богословский институт (кафедра сектоведения). С благословения настоятеля Северо-Печорского монастыря, владыки Тихона, отпущен в мир для прохождения службы в Спецгоскомитете по религии. В вере проявил себя настоящим христианином, благочестив, сострадателен и милосерден…»
В Анафеме в последнее время появилось много отпущенников. Во-первых, не хватало людей, а во- вторых, как подозревал Чернышов, Церковь явно собирается полностью взять СГКР под свой контроль, вот и готовит новую смену. Верных, послушных, истово верящих.
Впрочем, пожаловаться на Даниила он не мог – бывший инок работал на совесть, с полной отдачей. Пока, правда, отправляли его в основном только в архив. И еще на допросы упертых сектанток, где его знания и – не в меньшей степени – христианское смирение лучше всего помогали преодолеть глухую враждебность обманутых женщин.
А вот сегодня Чернышов решил взять Даниила с собой. Кроме Артема и Саввы, остальные члены группы были новичками, надо же когда-то и начинать. Тем более что секта, по донесениям, насчитывала полтысячи человек: вдвоем никаких сил не хватит всех допросить.
К удивлению Артема Даниил не сорвался. Даже после омерзительной картины в задней комнате. Не выбежал в слезах, не упал на колени, прося Господа простить чужие прегрешения.
Но побледнел он здорово. А при виде распятой, исхлестанной плетью девушки у него задрожали губы.
Сначала Чернышов думал жестко втолкнуть бывшего инока в повседневный кошмар Анафемы, но сейчас решил пожалеть парня. Каково должно быть после двадцати с лишним лет затворничества, праведной тиши и молитв увидеть воочию человеческие страдания? Пытки? Да еще – если истязают женщину. Да еще прикованную в позе распятия. Немыслимое для верующего кощунство.
Артем положил руку на плечо иноку:
– Даниил, как ты?
– Господи, прости мя грешного! Артем, почему люди такое делают?! Почему?
«Эх, Даня! Знал бы ты, сколько раз я задавал себе это вопрос – почему?»
– Спокойнее, парень… Это еще цветочки. Ягодки будут, когда мы сектантов этих допрашивать начнем.
– А что такое?
– Увидишь. Пройдись лучше по нижнему этажу вместе с остальными. Ну, там где живут все эти бедняги. – Артем хотел сказать «вся эта братия», удержался в последнее мгновение. Несмотря на давнее предупреждение протоиерея Адриана, он так и не научился сдерживать язык. – Посмотри, как бы чего не случилось. Могут руки на себя наложить или еще что…
– Грех же это!
– Вот ты им и скажи. Посмотри, может, кому-нибудь твоя помощь нужна. Ясно? Давай. А мы пока тут разберемся.
Даниил вышел из комнаты, сгорбившись, словно постарел лет на сорок. Следователи ОБЭП уже потрошили компьютер Наместника, его личный сейф. Рядовые члены группы разбежались по кельям сектантов – снимать первичный допрос. Видеооператор переходил из комнаты в комнату, беспристрастная камера отсчитывала минуту за минутой оперативной съемки.
Чернышов удовлетворенно кивнул: молодцы, мол, все правильно, и спросил у хлопотавшего вокруг девушки медика:
– Виктор Витальевич, что у вас?
Коренастый, полненький доктор больше всего походил на записного любителя пива из рекламы. И не скажешь, что перед тобой один из лучших медиков-криминалистов Москвы. Виктор Витальевич встал с колен, пряча в карман кардиограф.
– Пока могу диагностировать болевой шок. Образцы крови, слюны и слизистой я взял, можно увозить. Или вы хотели бы снять первичный допрос?
– Да, пожалуй. Если вы скажете, когда она сможет прийти в себя.
– Минут через десять. Болеутоляющее я, простите, колоть не могу, ибо в нее явно влили некую химическую гадость. Неизвестно, какой может получиться совместный эффект. Я просто обработал раны.
– Вы знаете мой следующий вопрос, Виктор Витальевич.
Доктор оглянулся на синего от боли и холода Легостаева – одеться ему, конечно, не дали. Бывший Наместник нянчил вывихнутую руку, затравленно поглядывая по сторонам.
– Без экспертизы точно не скажу, – Виктор Витальевич взвесил в руке тяжелый чемоданчик криминалиста и снова посмотрел на Легостаева, – но по всем признакам подонок не успел.
Тот вздрогнул, несмело улыбнулся и запричитал:
– Нет-нет, что вы… я никогда… можете проверить, она вообще девственница…
Не обращая на него внимания, Чернышов кивнул доктору:
– Идите пока вниз, вместе со всеми. Ваша помощь там нужнее. Но далеко не уходите, – мало ли что. Савва, возьми девушку. Там, в соседней комнате я видел хорошую кровать.
Молчавший доселе бородатый крепыш, на которого Легостаев не мог смотреть без страха, легко, как пушинку, поднял бедную Женю и вынес из комнаты.
– Ну а мы, Легостаев, побеседуем пока с вами.
– Конечно-конечно, я все расскажу… Вы спрашивайте, спрашивайте.
Уже через десять минут допрос опротивел Чернышову настолько, что он едва не приказал Легостаеву замолчать. Бывший Наместник, еще утром величественный и богоравный, сейчас превратился в ползающее у ног контроллеров хнычущее существо. Понимая, что судьба его висит на волоске, он лебезил перед Чернышовым, молил его о пощаде и… говорил, говорил, говорил. Диктофон записывал историю бедного комсомольского вожака средней руки, оставшегося в начале девяностых не у дел. Настоящего образования у него не было: диплом он получил скорее по комсомольской, чем по учебной линии; соратники подались в банкиры и приватизаторы, а ему, Легостаеву, не повезло. Оттерли от новой кормушки. Долго искал работу, на последние деньги прошел курсы прикладной психологии, наскреб еще чуть-чуть по знакомым и открыл реабилитационный центр. Но тут грянул дефолт…
– Вас послушать, Легостаев, так в том, что вы организовали запрещенную законом секту, виноваты все, кроме вас.
– Нет, почему… я тоже виноват. Но вы поймите, я оказался в такой ситуации! У меня просто не было другого выхода! Я – жертва обстоятельств.
– Жертва вон, в соседней комнате лежит. Боюсь, Легостаев, пытки беззащитных девушек нельзя оправдать никакими обстоятельствами.
– Я не хотел! Она сама пришла ко мне. Раба Евгения – девушка странная, болезненная. И фантазия у нее странная. Пришла и стала просить, чтобы я ее наказал. Говорила, что она, мол, плохо справляется со своими обязанностями.
– Да? И какие же у нее были обязанности? Она что, работала на вас?
– Ну, она же жила здесь. Ее кормили, поили, одевали. Надо же было хоть что-то получать взамен.
– И взамен вы, Легостаев, решили с ней побаловаться. Так, как вы это понимаете.
– Нет, что вы! Ни за что! Я бы никогда не посягнул на девушку! Я их всех люблю. А тем более Обращенных. Вы поймите, для меня это то же самое, что изнасиловать собственную сестру!
– Раньше у вас это получалось. Такая фамилия – Ковальская, вам ничего не говорит? Ира Ковальская?
Легостаев, казалось, побледнел еще больше.
– Какая… Ковальская…
– Ирина Ковальская, по-вашему – раба Ира, которую вы пытали 16 марта. Крики и стоны фигурируют в показаниях свидетелей, побои – в протоколе обследования места происшествия, заполненного капитаном Лисякиным. Его, правда, уволили из милиции за служебное несоответствие, но мы всегда можем вызвать его повесткой. А еще есть показания мастеров строительно-монтажной фирмы «Сизиф». Интересные,
