кстати, показания, Легостаев. Вам дадут их почитать.
– Это все ложь… ложь… они сами приходили ко мне, говорили, что не могут больше чувствовать себя бесполезными, что хотят наказания. Я не имел права им запретить, раба… Евгения и Ирина… они угрожали покончить с собой.
– Да ну?
– Они просили меня, сами просили… поверьте! Почему вы не верите мне? Я говорю правду! Что может сказать вам Евгения – ее уже выгнали один раз, из ВУЗа за аморальное поведение… Она не хотела учиться, хотела зарабатывать собой! И у нас принялась за старое. Хотела откупиться телом, требовала, чтобы я взял ее…
– Что-то вы запутались в показаниях, Легостаев. То у вас получается, что девушка просила наказать ее, а как теперь выясняется – она пыталась вам отдаться. Неувязочка. А били вы ее, наверное, за плохое поведение: ай-яй-яй, как не стыдно. Чтобы больше не повадно было. Да?
Пригнувшись, чтобы не задеть за притолку, в дверь вошел Савва. Бывший Наместник метнулся от него в сторону, глаза испуганно забегали.
– Девушка очнулась. Просит пить. Говорит, что ее зовут, – тут Савва с такой ненавистью посмотрел на Легостаева, что тот едва не потерял сознание, – раба Евгения.
– Женя, значит, – задумчиво сказал Чернышов. – Женечка. Что скажешь?
– Вроде в сознании. Отвечает вполне разумно.
Савелий Корняков, или по-простому – Савва, работал вместе со Чернышовым уже полтора года. Бывший старший лейтенант ВДВ, во время второй чеченской кампании попал в плен к боевикам и едва не погиб под пытками. Сочтя его мертвым, боевики бросили Савелия на перевале и отступили в Панкисское ущелье. Раненый и обессилевший Корняков почти неделю полз по каким-то горным тропкам, пока не вышел к своим. В этот момент, как он сам рассказывал, узрел Божественную благодать и, поверив, что именно Господь вывел его, в походном храме на базе в Ханкале принял крещение. После увольнения в запас Савелий не раздумывая поступил на службу в Анафеме, здраво рассудив, что здесь он сможет сочетать свои боевые навыки и службу Господу. Чернышов знал, что протоиерей Адриан и старший исповедник – отец Сергий – постоянно ругают Савву за излишнюю горячность в стремлении «давить подонков». Адриан не раз одергивал Савелия, советуя ему прежде смирить свой гнев, а уж потом благословлял на служение. Вот и сейчас Корняков явно переборщил с Наместником, тот постоянно потирает руку, морщится от боли.
Бывший Наместник удивительно точно ухватил момент, пролепетал, обращаясь к Чернышову:
– …мне бы в больницу надо… рука…
– Будет вам больница, Легостаев. Сейчас закончим все и поедем. Там и больница вас ждет, и койка персональная, и баланда на ужин.
«Хорошо, что Савва только вывихнул мерзавцу руку, а не сломал. Ведь мог же. От картины, что была здесь полчаса назад, немудрено с катушек съехать. Слава Богу, противодействия не ждали, табельное оружие в сейфе осталось. А то бы пристрелил ублюдка».
Но работником Корняков был хоть куда. Может, не слишком большой хитрости – Савелий всегда предпочитал действовать напрямик, – зато исполнительный и честный. Да к тому же по-своему мудрый – тридцатичетырехлетний старлей родился и вырос в деревне Окаемово Владимирской области и в избытке обладал тем, что принято называть крестьянской смекалкой. А в силовом противостоянии Корняков был просто незаменим. Немалая физическая сила, выносливость, да к тому же – специальная десантная подготовка… В общем, грозный боец.
– Савва, отведи пока этого, – Чернышов кивнул в сторону дрожащего Наместника, – вниз, посади в машину. Пусть подумает о своей судьбе.
Корняков схватил арестованного за плечо, одним движением вздернул на ноги.
– Только не сломай ему ничего по дороге. И накинь что-нибудь.
– А может, наоборот? – спросил Савва. – В таком виде провести? Чтобы все его увидели. Прямо так, в труснике, жалкого и дрожащего.
– Бесполезно. Сейчас они скорее тебе в морду вцепятся за то, что ты их любимого Наместника мучаешь. Запись есть, признание есть – потом покажем. А пока все-таки накинь на него какую-нибудь тряпку.
– В соседней комнате расфуфыренная ряса валяется, в золоте вся. Может, ее?
– Нет, не стоит. В таком виде он для своих Обращенных мучеником запомнится. Не пойдет. Вон, смотри, в углу балахон грязный. Его и возьми.
Легостаев поник. Та же самая одежда, с черной перевязью Вечной Истины, в которой он вчера разговаривал с рабой Евгенией! Какая ирония! По его учению выходит, что арест и уничтожение его надежд – это и есть Вечная Истина?!
– И возвращайся, – добавил Артем. – Поговорим с девушкой.
Разговор не получался. Чернышов, в общем, к чему-то подобному привык, но настолько яростное нежелание сотрудничать даже он видел впервые. Женя просто не шла на контакт. Не хотела.
– …нет, ничего не знаю.
– …не могу сказать, сама не видела.
В конце концов, Савва не выдержал:
– Милая, когда мы вошли, твой любимый Наместник хлестал тебя, как погонщик лошадь. Он тебя пытал, понимаешь? Ты и сейчас скажешь, что «сама не видела»? Да у тебя вся спина в шрамах!
Женя недоуменно подняла голову:
– Вы что, с ума сошли? Какие пытки? Какие шрамы?
– Вот эти. – Чернышов бросил перед ней на стол несколько фотографий. Хорошо оператор прихватил с собой цифровую камеру, а в штабной машине успели напечатать десяток снимков. Впрочем, и такие доказательства на девушку впечатления не произвели.
Спину на фотографии целиком покрывали знакомые рубцы, боль от которых так сладостно жгла сейчас Женю. Она неосознанно вывернула шею, попыталась разглядеть себя в зеркало.
– Это я?
– Вы. У нас есть медицинское заключение. Врач, который приводил вас в чувство, на самом деле – медик-криминалист. Он составил протокол снятия побоев.
– Чего? Побоев? Да вы не понимаете! – выкрикнула она и вдруг, словно поняв что-то, густо покраснела. – Это не то, что вы думаете. Понимаете, я… ну, я ничего не делала для сестер. Я не служила Предвечному, как надо. Мне нужно было попросить у Него прощения, покаяться… Понимаете? Иначе… иначе меня бы выгнали из семьи, потому что я никчемная, ненужная… Потому что я обуза!
По лицу девушки потекли слезы. Она всхлипывала, дрожала, но продолжала говорить. Слова лились из нее бесконечным потоком.
– Я должна была освободить разум и слиться с Ним. Для этого нужно день и ночь подвергать испытаниям плоть, не есть и не пить, оставаясь в холоде и голоде. Единственный просто помогал мне! Был моим защитником и проводником…
Чернышов вздохнул. Как это знакомо! Едва не забитая насмерть сектантка защищает своего «духовного отца», заученно повторяя чужие слова. Женя вдруг привстала, превозмогая боль, схватила Артема за руку, жарко зашептала:
– Я сама хотела, сама. Единственный обещал просить Его за меня. Он помогал мне освободить разум от плоти!
Савва глянул на Чернышова, украдкой покачал головой: эта готова, мол. Бесполезно.
Женя вдруг отстранилась:
– Я хочу видеть Единственного! Где он?
Артем долго молчал, вглядываясь в ее лицо. Девушка снова спросила:
– Где он?!
Теперь в ее голосе явственно слышалась истерика.
– Под арестом твой Единственный, – прогудел из-за спины Чернышова Савва. Артем не успел его остановить. Глаза Жени расширились, рот приоткрылся. И тут Корняков с удовольствием добавил: – И никакой он не единственный. Таких слизняков пруд пруди.
И тут Женя взорвалась. Она набросилась на мужчин с такой самозабвенной яростью, что в первые
