17
В кабинете я застаю Григораша, ведущего неторопливую беседу с Поварэ.
— Пришло письмо от доктора Спиридона? — спрашиваю я, на ходу пожимая Григорашу руку.
— Нет пока, — отвечает Поварэ. — Что нужно было от тебя генералу?
— Он хочет повысить меня в чине сразу на три звездочки и просил моего согласия. Я сказал, что не против.
Мои коллеги понимают, что мне не хочется говорить на эту тему.
— Мне очень жаль, Ливиу, — сообщает Григораш, — но все лабораторные исследования выводят Лукрецию Будеску из игры.
— Ясно, — говорю. — Кроме ее собственных признаний, которые не подошьешь к делу, поскольку это признания психически ненормальной, а значит, у нас нет ни одной улики против нее.
— Остается шприц… — напоминает Григораш. — Принадлежит ли он Петронеле Ставру?
Перед глазами у меня возникает госпожа Ставру, угрожающе посверкивающая золотыми сережками.
— Наверняка не принадлежит. Наверняка. Петронела отыскала свой пропавший шприц.
Я гляжу на задумчивые лица моих друзей. Они молчат, словно воды в рот набрали. Я считаю необходимым поделиться с ними своими намерениями:
— Некоторую надежду нам оставляют отпечатки на ампуле… Нам ясен круг подозреваемых лиц: Лукреция Будеску, Тудорел Паскару, Петронела Ставру и Валериан Братеш. Лукрецию Будеску приходится исключить из их числа… Остаются трое. Чтобы точно установить, кто из этих троих настоящий преступник, нам надо получить отпечатки их пальцев. Верно?
— Идея сама по себе замечательная… — отзывается Григораш.
— Вопрос в том, как их раздобыть, — добавляет Поварэ.
Конечно, сделать это не так-то просто, но не об этом я думаю. Я целиком в этом смысле полагаюсь на изобретательность Григораша. Мы встречаемся с ним глазами.
— Надо узнать, не располагают ли уже ребята из отдела борьбы со спекуляцией отпечатками Паскару, — говорю я ему.
— Да, я зайду в картотеку. Паскару Тудорел…
— Кличка Виски.
— Остаются двое — Петронела и Братеш, — заключает Поварэ, — не так-то уж и много…
Звонок телефона. Я поднимаю трубку — дежурный по управлению сообщает, что ему только что оставили для меня запечатанный конверт от доктора Титуса Спиридона.
— Пришлите его с кем-нибудь ко мне наверх.
— Не с кем, товарищ капитан.
— Хорошо, я спускаюсь.
Доктор Спиридон оказался человеком слова. Не успел я положить трубку, как телефон зазвонил опять.
— Это вы, капитан?
Я узнаю голос прокурора. Кроме меня, ему некого разыскивать, но я почему-то решаю поломаться:
— Какой именно капитан, нас тут двое?
— Капитан Роман.
— В таком случае это я.
— Послушайте! Если это дело Кристиана Лукача будет еще долго на нас висеть, я сойду с ума! — плачется мне в жилетку прокурор.
Я холодею в предчувствии какой-нибудь повой неожиданности.
— Случилось что-нибудь?!
— Все то же! Опять! Мне только что позвонили и сообщили, что с квартиры Лукача снова сорвана печать, дверь взломана… На этот раз именно взломана, а не отперта ключом. Понимаете?
Я остолбенел, будто меня хватили обухом по голове.
— Алло! Алло! — кричит мне прокурор в самое ухо. — Прервалась связь?
— Да нет… я слушаю…
— Заехать за вами?
— Не надо… Я немедленно выезжаю вместе с Григорашем. Встретимся на месте.
— Договорились.
Сообщаю своим коллегам эту сногсшибательную новость.
— Я сбегаю за своей аппаратурой и тут же спускаюсь! — ринулся было из кабинета Григораш.
Поварэ, обиженный тем, что ему не предложили ехать с нами, и чтобы доказать, что и его мучает эта загадка, спешит сообщить нам свои умозаключения:
— Надо непременно установить, как и где провели сегодняшнее утро все трое подозреваемых — Петронела, Паскару и Братеш.
Я заверяю его, что это замечательная идея и сразу по возвращении с моста происшествия мы примемся сообща за проведение ее в жизнь.
— Не будем терять времени! — тороплю я Григораша.
Через пять минут мы с ним вновь встречаемся у милицейской «дачии», которая затем мчит нас на улицу Икоаней. В руке у меня конверт, полученный от доктора Спиридона. Я нетерпеливо распечатываю его и достаю оттуда визитную карточку доктора, исписанную чудовищным по неудобочитаемости почерком: «Внимание! Обычно подобные беседы с пациентами, подвергнутыми действию «пентатола», протекают гораздо сложнее и не за один раз. То, что вы найдете в моем послании, — выжимка из более обширной стенограммы. Не забудьте об идиоте в «рено». Услуга за услугу». Вслед за карточкой я извлекаю из конверта и самый документ. Забыв начисто о Григораше, о том, куда и зачем я еду, с жадностью читаю отпечатанные на машинке листки:
Врач: Ты любила свою мать?
Больная: Я обожала ее.
В. Что за человек был твой отец, первый муж матери?
Б. Отец был хороший человек, добрый. На рождество он дарил мне кукол. Он знал, что я люблю играть в куклы. Он был очень несчастен.
В. Что с ним случилось?
Б. Однажды он не вернулся домой. Я потом даже не могла найти ни одной его вещи. Я спросила маму: «Где папа?» Она накричала на меня: «У тебя больше нет отца!»
В. Сколько лет тебе тогда было?
Б. Одиннадцать.
В. Ты говоришь, что обожала мать. Отчего?
Б. Она была очень красивая, и я гордилась, что у меня такая красивая мама. Я сама была уродиной.
В. Об отце ты так ничего и не узнала?
Б. Мне рассказала о нем соседка.
В. Эта соседка была добрая? Злая?
Б. Очень злая. Она работала медсестрой в больнице. Она сказала, что отца выгнала из дома мама, что мама — распутная женщина. Потом она мне сказала, что Скоро у меня будет новый отец. Она не обманывала меня.
В. Эта соседка была замужем? У нее была семья? Как ее звали?
Б. Георгина. Нет, она не была замужем. Она, как и я, была ужасно некрасивая.
В. Потом у тебя появился отчим?
Б. Как сказала Георгина, так оно и случилось. Мама привела в дом другого мужа.
В. Как ты относилась к своему отчиму?
Б. Я ненавидела его… до смерти ненавидела. Но потом…
В. Говори, не стесняйся.
