В «москвиче», посланном за мною Бериндеем, я и вправду заставляю себя прокрутить вчерашний фильм кадр за кадром. От фильма мои мысли сами собой переходят па Лили. Что ж, она абсолютно права… Так дальше продолжаться не может! Надо же нам когда-нибудь и пожениться. Но всякий раз случается что-нибудь непредвиденное и мешает все паши карты. Сегодня же заеду за ней — лучше уж плакаться и разводить в печали руками вдвоем, чем в одиночку. Тем более мой долг ее утешить — я как-никак мужчина, к тому же — с самыми серьезными намерениями!
На столе в кабинете прокурора Бериндея меня уже ждет дымящийся кофе. Кабинету него не очень-то просторный, зато сидит он в нем один. Он просто-таки рассыпается сегодня в любезностях, слоено я пришел к нему в гости, а не по уголовному делу. Собственно, он и всегда гостеприимен, но сегодня у него на это особые причины: сегодня он отфутболит мне дело Кристиана Лукача.
— Патрике еще не звонил, — сообщает он, предлагая мне стул.
Я сижу напротив него, между нами — стол. Он пододвигает мне чашечку с кофе, а заодно и папку с делом Лукача.
— Полистайте его, мне надо ненадолго отлучиться. Я скоро.
Я остаюсь один. Закуриваю. Кофе что надо, в самый раз. В папке (дело начато прокуратурой, а закрывать его, по всему видать, придется мне) я нахожу показания Лукреции Будеску. Сразу отмечаю про себя, что записаны они рукой Бериндея и засвидетельствованы кем-то третьим. А объясняется это вовсе не тем, что свидетельница безграмотна, а тем, что, придя в себя после обморока, она не в состоянии была даже расписаться.
Тут же в папке находилась сберегательная книжка на имя Кристиана Лукача. Счет был открыт 3 октября, и на него было внесено одним махом 17 500 лей. Кругленькая сумма, особенно если речь идет о студенте. С момента открытия счета прошло 24 дня, но вкладчик к вкладу и не притронулся. Откуда эти деньги? Кто их теперь унаследует? Или же самоубийца сделал этот вклад для того, чтобы было на что его похоронить?..
А вот и черновик протокола. Составлен просто, как в учебнике: коротко, ясно, может служить прямо- таки наглядным пособием. Не окажись в деле Кристиана Лукача нескольких вызывающих сомнение деталей, оно (если бы, конечно, судебно-медицинская экспертиза не показала ничего непредвиденного) на этом бы и было закрыто. Но теперь, может быть, придется все начинать сначала. Среди всех случаев, которые мне довелось расследовать, ничего похожего не попадалось. Интересно, почему полковник Донеа не передал это дело милиции? Для вчерашнего молоденького лейтенанта оно было бы неплохой школой. И все же мне придется все начинать с самого начала, с нуля… Начнем с Лукреции Будеску; я абсолютно уверен, что дополнительные ее показания очень и очень будут полезны. Я закрываю папку и поднимаюсь с твердым намерением взять быка за рога. Куда запропастился мой дружок прокурор? Приходится его дожидаться, куря сигарету за сигаретой, чтобы скоротать время. Он наконец возвращается, и мы направляемся на улицу Икоаней.
4
Лукрецию Будеску мы находим быстро. Звоним в квартиру Цугуй, и она сама нам отпирает дверь. Она узнает прокурора и одаривает его завлекающей улыбкой, что выглядит со стороны довольно-таки смешно. Ей не дашь ее лет; под платьем, тесно облегающим бедра, угадывается стройное, еще молодое тело. Бросается в глаза кричаще накрашенное лицо: много пудры, много румян, много туши на ресницах, но все это ничуть не красит эту непривлекательную женщину. Встреться она мне на улице, едва ли бы я сдержал смех.
— Товарищ из милиции, — представляет меня прокурор. — Ему бы хотелось побеседовать с вами.
— Никого нет дома. Я не могу пустить посторонних в квартиру.
Голос у нее тоже неприятный — если не видеть перед собой ее накрашенное лицо, может показаться, что с тобой разговаривает ребенок.
Собственно говоря, мы и не предполагали беседовать с Лукрсцией Будеску в квартире ее хозяев.
— Мы можем поговорить в вашей комнате, — улыбается ей галантно Бериндей. Глядя на него, можно подумать, что он пришел не снять с нее новые показания, а продолжить начатый накануне флирт.
— Моя комната в другом подъезде… да там и тесновато.
— Ничего, в тесноте, да не в обиде, — успокаивает ее так же галантно прокурор.
Она соглашается, но просит нас пойти вперед, поскольку ей придется еще тут задержаться.
Мы спускаемся и пересекаем двор. По дороге я сообщаю прокурору свои наблюдения над Лукрецией Будеску. Он не удерживает смеха:
— Да, она странновата… Но мало ли встречается и на улице женщин так же безвкусно накрашенных?.. Да и, собственно, не она же объект нашего расследования.
На улице прокурор не отказывает себе в удовольствии с удовлетворением оглядеть свой «трабант». Он, как все владельцы, явно гордится своей машиной.
Входим в другой подъезд, в тот самый, где находится мансарда Лукача, и тут нас нагоняет Лукреция Будеску. Даже и сейчас, в полдень, на лестнице темновато. Отпирая дверь в свою комнату, наша красавица еще раз извиняется за тесноту.
Нельзя с ней не согласиться — мы едва тут умещаемся втроем. В пространство площадью с тюремный карцер втиснут узенький диван, стол со стулом и старый платяной шкаф.
— Я ведь говорила, что тут тесновато, — лишний раз укоряет нас Лукреция.
— Ничего, — ободряет ее прокурор, обводя взглядом комнату. — Мы с вами усядемся на краешек постели, а капитан — к столу, чтоб ему было удобнее писать.
Так и размещаемся: я на табурете у стола, они вдвоем напротив меня. Глаза прокурора не без ехидства вопрошают: «Неплохая мы с ней пара, а?» Зрелище действительно карикатурное.
Я достаю из кармана записную книжку, шариковую ручку. На стене напротив меня висят фотографии популярных киноактеров, приобретенные, несомненно, в киоске за углом. А меж ними, посредине, — фотография самой Лукреции Будеску.
«Что-то мне тут не по себе…» — мелькает у меня в голове, покуда я готовлюсь приступить к делу. Я и сам не понимаю, что со мной. Обычно, когда я кого-либо допрашиваю или даже просто так беседую, я помимо воли не отвожу взгляда от глаз собеседника. На этот же раз мой рефлекс не срабатывает, будто какое-то стеснение мешает мне быть самим собой.
Прокурор достал из своего портфеля какую-то папку с бумагами и, прежде чем углубиться в нее, ждет, чтоб я задал первый вопрос.