– Хорошо. Обещаю. Поехали. Что?
Откидывается на спинку стула и корчит гримаску.
– Ну, ты такой неинтересный…
Началось… Не сдерживаюсь, закипаю:
– Блядь, что не так?! Ты просила – не приставать. Я сказал – хорошо, не буду. Что теперь?
Ее лицо мгновенно принимает знакомое выражение – жесткое, волевое.
Последний раз я видел его таким полгода назад, при разводе. А раньше – почти каждый день.
– Если ты еще раз матернешься при мне… – тянет она сигарету из пачки. – Если хоть один раз еще… Я встану и уйду.
Пальцы ее, длинные, с аккуратными ноготками, подрагивают и все никак не могут ухватить тонкую сигарету.
– Прости, – накрываю ее пальцы ладонью. Они, к моему удивлению, холодные и совершенно чужие. Как будто не их целовал совсем недавно еще, не они сжимали и гладили меня, не они пробегали по моим плечам и спине…
Вырывает руку и убирает сигареты в сумочку. Отворачивается к окну. Интересно, пытается она там разглядеть что-нибудь или просто смотрит на свое отражение?..
– Давай поедем уже. Поздно. Мне на работу завтра, – встаю со стула и надеваю куртку. Ту самую, что она мне купила.
Официантка что-то говорит мужикам в углу Те, коротко стриженные, в кожаных куртках, отмахиваются. Показывают на недопитую бутылку коньяка.
У меня кожаной куртки нет: я хожу в поношенной джинсе, пошедшей уже бахромой по краю рукавов.
На спине вышит крыластый орел с растопыренными когтями.
Нитки на одном крыле истерлись, и сквозь них видна джинсовая плешь.
Я не пью коньяк.
Вдоль стены на моей кухне стоит ряд пустых бутылок из-под «Белого Орла».
Продавщица Таня в магазине у остановки уже выучила за этот месяц мои вкусы и даже нашла связь между аппликацией на спине и сортом водки.
Дура, конечно…
Инна бросает внимательный взгляд на мою куртку. Теперь мне кажется, что она и не пьяная вовсе. Я так и не научился ее понимать, предугадывать. Так и не привык к ее резким переменам.
– Я вообще с тобой встретилась, чтобы всего лишь передать вот это! – говорит Инна и похлопывает по лежащему на столике пакету. – Я же твоя должница…
Сразу после развода она купила машину, «восьмерку», а через месяц влетела на ней в затормозивший на перекрестке «ЗиЛ». Разбила нос, сломала ключицу и ногу. Позвонила почему-то мне: «Понимаешь, всего-то одну баночку и выпила… Теперь с ГАИ проблемы… Из дому не выйти мне, из-за гипса…»
Я дал, сколько смог насобирать – две с половиной штуки баксов.
Предложил помочь по дому, в магазин сходить…
Отказалась.
А деньги взяла.
– Я тебе говорил, тогда еще – ничего ты мне не должна. Но вот за книги – спасибо большое. Мне их не хватало. Да и нужнее они мне.
Инна встает из-за стола. Отстраняет меня рукой и сама надевает плащ.
– Конечно, ты же у нас интеллектуал. Писатель… – усмехается она и мне опять не понятно, зачем я тут.
«Ты никогда не станешь писателем!» – говорила жена не раз. «Пойми, писатель – прежде всего человековед. Главное в писателе – умение понимать людей. Ты же не можешь понять даже самого себя. Ты вообще ничего в жизни не понимаешь!»
«Я буду непонятливым писателем, – отвечал я. – Таких, как я, много. Они будут меня читать и радоваться, что не одни. Другие тоже будут читать и радоваться, что не дураки. Не вижу проблемы».
«Вот и я о том же, – усмехалась Инна, – не видишь ты ничего».
Выходим из кафешки под облегченный вздох официантки.
Мужики в кожанках торопливо допивают коньяк.
Все в жизни нам приходится делать суетливо, кроша, проливая, судорожно глотая, на ходу закусывая, занюхивая, поспешно затягиваясь…
Это я философствую и понимаю, что все-таки пьян.
А утром на работу – липовый мой больничный закончился в пятницу.
На улице морось.
Холодно.
Надеялся, что освежит, но нет, не тот холод.
Сырой и угрюмый.
Осень, сука.
– Сентябрь какой-то мерзкий… Помнишь, когда женились, какой был? – спрашиваю преувеличенно бодро.
Не отвечает.
– Пойдем на ту сторону, через подземный переход. Сейчас без пробок за десять минут доедем.
– Посади меня в машину. Я хочу домой, – хрипло говорит она.
– В Зеленоград? Сколько сейчас?.. Полвторого, не меньше… Совсем уже, да? – стучу пальцем по лбу.
Пожимает плечами.
– Ты можешь поехать со мной. Я одна сейчас живу. Бабушка у мамы, еще неделю пробудет там.
– Спасибо. Мне к девяти на работу. Точнее, сегодня уже. Инн, хватит… Поехали, переночуешь, а завтра решишь, как и что.
«Что она может решить завтра?» – спрашиваю себя.
– Завтра уже наступило.
Инна роется в сумке.
– Я сигареты забыла.
– Да в сумке они у тебя. Потом покуришь.
Хлопаю по карманам. Нащупываю пачку «орбита», вытаскиваю и выдавливаю Инне на ладонь пару подушечек. Своей рукой подношу ладонь к ее губам. Губы – те самые насквозь знакомые губы… Четкие, резные, слегка изогнутые капризно, послушно открываются…
Главное – добраться до дома.
Тащу ее за руку в переход. На скользких ступеньках придерживаю за локоть и талию. Неожиданно Инна прижимается ко мне бедром и выдыхает прямо в лицо:
– Поехали быстрей.
Запаха коктейльного спирта я не чувствую, внутри самого поллитра водки и не помню сколько пива.
Инна пахнет «орбитом». И каким-то парфюмом – я не разбираюсь.
Крепкое и теплое, даже сквозь плащ, бедро.
Наглые пьяные глаза. И губы.
Она знает, что со мной делать.
Проводит рукой по моим джинсам и деланно удивляется:
– Ой, а там у нас что?..
Там у нас все то же, детка. То, что относится к ней без перемен. Как при первой встрече нашей. Ожидающее и напряженное.
В переходе холодно и сыро. Двери на вход в метро закрыты. У закутка между киосками сутулый мент носком ботинка лениво пинает уснувшего или умершего бомжа.
Выходим на другую сторону.
