Главное, не нажраться сегодня. Мистер У в понедельник сгрызет меня живьем за тесты. Так-то он мужик неплохой, у нас даже есть что-то общее. Разница невелика: он торчит до позднего вечера на работе, а я шляюсь до глубокой ночи по городу; ему пятьдесят, я помоложе; он китаец, я русский…
Это вообще несущественно.
В поисках ресторана выхожу через несколько кривых и безликих улиц на Сычуаньлу – Сычуаньскую улицу.
Чем примечателен Шанхай? Идешь-бредешь зачуханными переулками, уворачиваешься от велосипедов, перешагиваешь через потеки мыльной воды и какой-то жижи. И вдруг попадаешь на широкую улицу, сплошь в чистых витринах, надписях латиницей и непременным «Макдональдсом» где-то неподалеку.
Прямо на углу, возле витрины с безголовыми манекенами в спортивной одежде, стоит лысый дядька лет сорока. Писает на стену здания. Мимо ленивой развалочкой идут люди. Никто не обращает внимания – это вам не лаовай на набережной. Дядька заканчивает свои дела, подходит к женщине, что возле входа в магазин. Оживленно переговариваясь, парочка заходит внутрь.
– Хуаньин гуанлин! – кричит им менеджер, на глазах которого только что обоссали его магазин. – Добро пожаловать!
Все-таки шанхайцы – люди незлобивые.
Минут пять я отдыхаю в холодке маленькой лавки. Разглядываю товар. Здесь торгуют браслетами, кулонами, серебряными кольцами с черепами и фашистской символикой. Железные Кресты всех степеней, поддельные, конечно. Эсэсовские жетоны, орлы и даже печать вермахта. Жаль, что со мной нет Ласа. Обожаю водить его в такие места.
Продавцы в магазине – не татуированные скинхеды или раскачанные бородатые байкеры, а две обычные пожилые тетки в мешковатых платьях. На меня внимания не обращают, что-то живо обсуждают меж собой и уплетают заварную лапшу.
Приценившись к мельхиоровой черепушке в немецкой каске и покачав головой – пожалуй, Лас обойдется без такого подарка – выхожу на улицу.
Сычуаньлу – довольно длинная. Если по ней долго идти все время на юг, перейти по мосту через рукав речки Сучжоу, еще одолеть пару кварталов, то, в конце концов, попадешь в самый центр, на пешеходную улицу Нанкин.
Делать там совершенно нечего. Нанкинлу – средоточие туристического зла. Толчея, дорогие магазины, навязчивые продавцы подделок, контрафакта, игрушек. «Воч, бэгз, дивиди!» «Хэлоу, миста, плиз, лука- лука!»
Уж лучше здесь погулять – куда как меньше народу.
Покупать все равно, кроме пива, вряд ли что буду. Просто поглазею.
Обычный «айз-шопинг»…
??
Подарок
…«Айз-шопинг» – так Ли Мэй называла это. Обожала гулять по магазинам. Часами она могла путешествовать по этажам торговых моллов – огромных магазинов, перебегать из одной лавки с мелочевкой в другую, с интересом, точно первый раз в жизни увидела, разглядывать всякую дребедень на ковриках уличных продавцов.
«Ты как дите малое», – ворчал я, утомленный, и вспоминал, что она, в сущности, дитя и есть. И что я старше нее ровно на столько, сколько она прожила на свете.
Одним из любимых ее магазинов был двухэтажный «Херши» возле Народной Площади. Шоколадное царство – от запаха в магазине кружилась голова. На любой вкус: в коробках и коробочках, в прозрачных мешочках и россыпью, в виде животных, сердечек, цветов, фигурок людей…
– Я хочу тебе сделать подарок, – торжественно сказала она.
Мы сидели за столиком на узкой, уютной улочке Французского квартала. Ли Мэй пила свой любимый латте. Я отпивал мокко из крошечной чашки и ругался про себя на дороговизну.
Улочка была пешеходной, тихой и архитектурно совсем не шанхайской. Двухэтажные дома, больше похожие на виллы. Фонари, явно под старину.
За соседними столиками было полно лаоваев. Туристического вида китайцы прохаживались от кафе к кафе, изучая написанные мелом меню.
– Уже давно сделала. Кстати, все хотел спросить… Ну как, заметили соседки изменения твои?
Несколько мгновений она соображала, о чем я. Потом фыркнула и махнула на меня рукой.
– Ты опять только об этом… Нет, не заметили. Но то, о чем ты говоришь – не подарок. Это… – подбирая слово, она пошевелила пальцами, – это жертва… Нет, не то… Вот! Это – клятва верности тебе. Как присяга. Не смейся! Мы недавно с подругами говорили. Знаешь, о чем?
– Обо мне.
– Да ну тебя! Об изнасилованиях. Да, не удивляйся. Очень много случаев, и в университетах тоже. Так вот я решила – если это случится, попрошу насильника убить меня. Или сама убью себя, как только смогу.
Я испугался.
– О чем ты говоришь? С ума сошла… Чтобы я не слышал такого больше! Ясно?
Упрямо промолчала.
– Чтобы даже не думала о таком! Цветок мой милый… Да в жизни что угодно случается… И уж если помимо твоей воли, ты вообще ни при чем. И вот что…
Я подался вперед, через столик.
– Если ты когда-нибудь сделаешь подобное… Я тебе обещаю – я застрелюсь.
– Что?.. – оторопела она.
– Ты слышала. Повешу на стене холст, встану к нему спиной, суну ружье вот сюда, – я ткнул себя пальцами под нижнюю челюсть, – и нажму спуск. У писателей так принято, между прочим. Не веришь – Хэмингуэя вспомни…
– Зачем холст…
Пробормотала растерянно, собираясь заплакать – глаза заблестели.
– А чтобы получилась картина. Из собственных мозгов. «Думы о любимой». Хочешь?
Я не знал, как отнестись к этому «умри, но не дай поцелуя без любви», будто всплывшему из девичьих тетрадок моего детства – мы выкрадывали их из тумбочек второго отряда, потом, таясь от вожатых, лезли через забор лагеря, бежали в овраг и там, вдоволь насмеявшись над зачитываемыми вслух страницами, сжигали девчоночий вздор на костре.
Рыдала она минут пять. Я переставил плетеное кресло поближе к ней. Обнял, закрывая от остановившейся возле нас группы туристов. Футболка на груди, куда уткнулась Ли Мэй, потемнела от влаги.
– Ну, все? – погладил ее по голове. – Перестала? Будем жить вечно?
Послушно кивнула.
– Повтори: «Мы будем жить вечно!» – приказал ей учительским тоном.
– Мы будем жить вечно! И я вечно буду верна тебе.
Как умудренный лаоши, я не стал возражать.
– Ну, так что за подарок? – мягко напомнил, подвигая ей недопитую чашку.
Она очнулась, оживилась и, еще хлюпая носом, поведала мне о том, что я ношу лишь футболки, ни разу она не видела меня в рубашке. Поэтому решила взяться за мой гардероб.
– Ты даже на урок не надеваешь, да?
– Господи… Нет. По двум причинам: у меня нет рубашек, и я не люблю их.
– Ты не понимаешь. Это очень стильно. Есть много модных рубашек, тебе пойдет.
– Пустая трата времени, – отрезал я.
– Почему?
Я согнул руку в локте. Оттянул рукав футболки.
– Видела уже, – взглянув на вздувшийся бицепс, сказала Ли Мэй.
– Bay! – раздалось с соседнего столика.
Две бальзаковского возраста лаовайки в темных очках изобразили едва слышные аплодисменты.
