новый путь, и нам не простится, если мы эту возможность упустим. Я говорю вам открыто: ни я, ни ребята Дэда Борроумли — они сегодня много сделали, не забывайте о них! — мы вернуться назад не позволим.
— Вы говорите так, словно объявляете мне войну.
— Капитан, если нам придется это сделать, мы сделаем. Это будет очень трудно. Ваш авторитет громаден. Больше его, пожалуй, только ваша удивительная наивность. И умопомрачительная везучесть. Я не знаю, что отдал бы, чтобы твердо знать, что вы на нашей стороне. Но вы не на нашей стороне, вы сами по себе. Не хочу, не желаю сражаться с вами. Но, если понадобится, буду. Буду. У меня нет другого выхода.
— Как странно, Ангус. Вы только что поставили на карту все, чем располагали, чтобы я остался на своем месте. И тут же чуть ли не умоляете меня убраться подобру-поздорову, чтобы я вам не мешал. Я вас не понимаю.
— Да нет же! Нет же! Дело не лично в вас и не во мне. Надо строить дом. Я хочу, чтобы мы строили. Начинать надо сегодня. А кто не начнет, тот станет врагом. Не мне — делу. Огромному и достойному.
— Извините, Ангус, но, по-моему, вы излишне драматизируете. Как-то это все театрально. У меня какое-то неприятное чувство, словно всем нужно, чтобы я был достопочтенной говорящей куклой в чьих-то руках. Хватит! Не буду. Не буду, слышите! Все эти ваши «нынче одно, а завтра по-другому» — чушь! Надо просто честно работать, и все образуется само. Не слишком ли вы поверили в какую-то идеальную схему? Берегитесь! Ее плен может погубить не только меня или вас.
— Капитан, я вас не перевоспитаю. К большому моему сожалению. Я должен был вам сказать то, что сказал. Давайте будем честно трудиться. Давайте. Там видно будет.
— А вы не думаете, что много будет значить еще и то, что по этому поводу думает мадам Дэвисон?
Куотерлайф на полушаге остановился как вкопанный.
— Капитан, — сказал он, помедлив, — да неужели же вы настолько слепы! Она своими руками потащит остров на место, если только прикажете вы. И… не только потому, что вы для нее авторитет. Это гораздо больше. Чтобы такая женщина, как Памела Дэвисон… Человек же вы! Неужели же вы не понимаете, не чувствуете…
— Алло! Капитан! Капитан! — загремел селектор. — Дэд Борроумли говорит! Капитан, вы меня слышите? Мы Кэйрда-младшего сгребли! Слышите? Тут он у меня!
— Дэд, старик! Как тебе удалось? — завопил Куотерлайф.
— Ангус, ты там? Слушай! Пока суд да дело, я отправил туда две пары наших посмотреть, как да что. Они в робах. Кто отличит? Том-Программа и Кожаный пошли. Том доску подхватил для маскировки, а Кожаный — угольник. Проходят мимо туалета, глядь — а он оттуда собственной персоной, и с ним два лба из его команды. Медвежья болезнь одолела. Ребята-то в курсе, я им тут все в красках описал. Кожаный с ходу угольником одного по каске, с другим сцепился, а Том ему, красавчику, в живот головой; положил, рот снегом набил, шарфом завязал, он и не очень рыпался. Тех двоих ребята упаковали и в кабинку упрятали. А его к доске примотали и на плечах вынесли, никто ничего и не заметил. Сидит здесь, что-то такое бормочет. Вроде бы он у всей этой компании был на крючке за какие-то свои старые дела, от одного их вида его тошнит. И от нашего тоже. Плачет от облегчения души. Похоже так. Сейчас Дэвисон придет — выясним. Она вернулась, совет держать будем. Еще Дятел ходил и Регбист. Говорят, их там с десяток толчется возле трансформаторной и человек пять у вертолетов. Мы их мигом прихлопнем, не беспокойтесь.
— Благодарю вас, мистер Борроумли. Это замечательная новость, — сказал Спринглторп. — Но только я впредь попрошу вас: в разговоре со мной не упоминайте, пожалуйста, подпольных кличек, а называйте людей по именам.
— Слушаюсь, капитан, — радостно отозвалось из селектора.
— Ч-черт! — Куотерлайф ударил кулаком в ладонь. — Капитан, вам не может так везти! Не может! Это какой-то цирк, фокусничество! Что же мне, верить в вас, как в бога? Идиотизм!
— Почему вы считаете меня удачливым? — тихо спросил Спринглторп. — Я одинокий старый человек, я ко всем этим вещам не стремился. Если считать, что существует судьба, так это больше похоже на ее издевку. К счастью, у меня не было времени раздумывать на эту тему. Когда у меня выдается минута, я думаю о сыне и жене. Их нет — значит, и меня нет. До сих пор, Ангус, я не очень твердо знал, что я здесь делаю. Баунтон говорил, но я как-то не очень усвоил. Спасибо вам, теперь я, кажется, понял. Я живу, пожалуй, только для того, чтобы добры молодцы вроде вас не слишком увлекались экспериментами в новом доме. Я-то знаю: людям там должно быть удобно. Так что я снова инспектор по гражданскому строительству. Имейте это в виду на будущее.
— Как хотите, — ответил Куотерлайф. — Строить, по-моему, более достойное занятие, чем инспектировать. Впрочем, кому как.
7
Вдали над океаном грузно кренилась титаническая колонна желтоватого пара, подсвеченная снизу багровыми сполохами. Оттуда несся могучий, расслабляющий ноги рев. Вода за бортом была недвижна — вся в белых и черных разводах гуща из вулканического пепла. Светло-кремовая, только что отмытая надстройка танкера с алой надписью «Эльпидифорос» — «Надеждоносец», одно название чего стоит! — на глазах покрывалась безобразными черными потеками. Пепел был всюду: на зубах, на бровях, на одежде.
— А! Как работает! Как работает-то! — восхищенно приговаривал Левкович.
Он пританцовывал, размахивал руками, он места себе не находил, любуясь делом рук своих. Рук, сбитых в кровь, почерневших от возни с металлом. Такие руки здесь у всех, кроме господина Баркариса Хараламбоса — совладельца и капитана танкера. По мере того как белоснежная пластиковая капитанская роба с золотыми галунами покрывалась теми же потеками, господин Хараламбос начинал беспокойно и брезгливо оглядывать себя и наконец отлучался к помпе, откуда являлся сияющий великолепной белизной, нервно отряхиваясь, как холеный домашний кот, негаданно угодивший в грязь. Отлучки капитана повторялись каждые четверть часа, и Спринглторп невольно следил за их регулярностью, ловя себя на мелком злорадстве, вовсе неуместном и потому огорчительном. Кот не кот, а из кошачьих. Этакий ягуарчик на зыбких водах с великосветскими замашками.
Господина Хараламбоса указал старику Кэйрду тихий незаметный человечек, на миг вынырнувший из кишащих толп эвакуируемых. Человечек был из тех, кто считал, что всю эту катастрофу господь-бог устроил только для того, чтобы покарать именно его — ну, в крайнем случае, еще десяток ему подобных. У него погибли жена и калека-дочь, ради благополучия которой он пускался в темные дела по всему свету. Какие именно, он не стал рассказывать. Он вручил Кэйрду чек на пять миллионов. «Мне самому не нужны деньги, мистер Кэйрд, — сказал он. — Слухом земля полнится: говорят, вам нужен хороший корабль. Завтра моя очередь эвакуироваться. Дайте мне ваш телефон. Я думаю, я смогу кое-что сделать. Есть один человек, он стоит больших денег, но на него можно рассчитывать».
Через десять суток «Эльпидифорос» сообщил, что находится на траверзе мыса Финистерре и готов принять людей и груз. Это обошлось в три с половиной миллиона. Погрузкой руководили Дэд Борроумли и Мартин Кэйрд-сын. «Этот парень на свободе гораздо полезнее, чем в тюрьме, которую нам заводить не ко времени», - сказал Спринглторп. «Хорошо, — ответил Куотерлайф. — Он и Борроумли». Пара выглядела причудливо, но распоряжалась напористо: в три дня на борту танкера был смонтирован перекупленный у норвежцев комплект электроники для подводного бурения и установлены сбрасыватель и стеллажи для Левковичевых пилюль.
Хараламбос на все это согласился, он поставил только одно условие: все работы ведутся островитянами, из них же формируется команда танкера, а прежняя команда, за исключением старшего механика и штурмана-радиста тоже совладельцев корабля, снимается с борта. «У вас там уран. Нам троим наплевать, но наши моряки — это семейные и не очень знающие люди, мистер Кэйрд. Мы все земляки или родственники, иначе нам нельзя работать. И если кто-нибудь из них пострадает, вина ляжет на меня и все очень осложнится. Мы отлично понимаем: когда мы кончим дело, прежнему конец, мы станем слишком
