легко отвел в сторону оружие Марта. Жердину из-за ее длины и веса было не так-то легко удерживать в руках, и Рябиннику тут же открылись незащищенные живот и бока молодого друида. Он резко опустил уже занесенный меч, чтобы разрубить Збышека наискосок. Однако случилось удивительное.
Далеко за домом кто-то громко выкрикнул резкое, гортанное слово, и в тот же миг с крыши избы на Рябинника упала какая-то длинная и узкая черная лента. Она обвила меч Рябинника и тут же, соприкоснувшись с металлом, изменила свой цвет, вспыхнув на солнце ослепительным серебром. Меч Рябинника мгновенно налился такой тяжестью, что сильно качнулся в его руке, словно он сейчас весил несколько пудов. Пальцы друида разжались, и меч выпал. Едва оружие коснулось земли, как серебристая лента снова стала черной и вдруг ожила. И Март, и Рябинник оба глубоко вздохнули от неожиданности: это был огромный уж, на шее которого продолжала сверкать белым калением серебряная полоска – тонкий обруч. В ту же минуту за домом раздалось ужасное воронье карканье, и из-за окна разъяренной птицей, отстаивающей свое гнездо, выскочила Эгле.
«Ворона!», – всегда говорила ей старуха Ралина, – «Вот это тайна! Всегда смотри, как себя ведет ворона. Умнее нет птицы, она самая осмотрительная, но при этом всегда оказывается там, где надо, и только в самый нужный момент. Подражай ей, узнавай ее имена, изучай повадки, пойми ее магию. Когда поймешь – перевоплотишься. Когда перевоплотишься – познаешь себя еще глубже. А когда познаешь себя до конца – магия тебе уже не будет нужна, и ты расстанешься с ней без сожаления, как со старой, выцветшей игрушкой, отслужившей свой срок и исполнившей свою службу. Только все делай постепенно, и ты не почувствуешь острых краев ступеней».
Теперь Эгле вспомнила слова бабки. Несколько часов назад она впервые перевоплотилась, весьма удачно создав иллюзию для того, кто – она это сразу почувствовала – подстерегал ее в лесу на расстоянии одного полета стрелы. Но самой ей спрятаться было негде, и она перекинулась вороной, в несколько минут сжав свою сущность до серого комка перьев и чуть не умерев при этом от кипения крови и декомпрессии, жестоко ломящей кости и мучительно вытягивающей мускулы.
Травник, бледный как смерть из-за того, что уже потерял немало крови, стоял на коленях и силился выдернуть арбалетную стрелу из плеча. У него ничего не получалось, и он шатался все сильнее и сильнее. Эгле что-то крикнула Марту на литвинском наречии, и тот услышал, метнулся к Травнику. Март успел подхватить и удержать друида как раз в тот миг, когда силы покинули Травника окончательно, и он стал валиться на траву. Арбалетная стрела по-прежнему торчала у него из плеча, и вокруг нее на рубашке друида быстро расплывалось темное пятно. А в это время девушка с яростью и азартом двадцати лет атаковала Желтого друида-убийцу, и это была магическая атака.
Эгле пела. Странную мелодию сейчас выводили ее горло и губы, мелодию, у которой не может быть ни начала, ни конца. Она стояла, прижав ладони к щекам, и бесконечно, кажется, не беря ни одного вздоха, издавала длинный заунывный звук, который вибрировал на низких, горловых нотах и рассыпался там полутонами. Казалось, это далекий ветер тоскливо завывает в трубе старого дома, упорно выдувая призраки забытых мелодий, которым уже никогда не зазвучать наяву. Эгле пела, и в лесу медленно и тяжело поднималась буря.
Рябинник как зачарованный смотрел на молодую друидку, рот его был слегка приоткрыт, глаза блестели. Он стоял, словно позабыв обо всем на свете, внимая странной, чарующей мелодии колдовства. Сосны шумели над его головой в такт песне Эгле, но даже древний лес не мог постичь хитросплетений причудливой вязи, которую выводил голос молодой друидки, и оттого он шумел беспокойно, тревожно, с затаенной угрозой. Так нить послушно тянется за иглой, не видя, какие узоры она оставляет за собой на глади скатерти, но скатерть грозится в любую минуту обратиться бушующим морем и поглотить, вобрать в себя все, что вывела умелая рука вышивальщицы. В воздухе отчетливо пахло магией, и хоть это искусство и питалось силой крон и корней, оно всегда шло, прежде всего, от сочных побегов и веселой молодой листвы. А здесь ее окружали только смолистые ветви, высохшая хвоя и сухие, чешуйчатые стволы вековых деревьев, которые умеют отражать солнце и не видят сны о воде. Поэтому магия Эгле билась, как птица в клетке, и оттого сила ее с каждой минутой росла.
Конечно, голос Эгле был всего лишь голосом человека. Но, подкрепленный магией, он вдруг проник сквозь толщу дерева и камня и вызвал потрясение воздуха и тихую вибрацию в одной неприметной и очень уютной пещерке. Пещерка была вытесана в толще скалы неподалеку от берега, где острые утесы удивительным образом гасили в себе все звуки моря и даже неумолчный плеск трудяги-прибоя. В этой пещерке уже третий день спало зачарованным сном странное существо, словно все сбитое из углов, черное как смоль и поросшее лохматой, нечесаной шерстью. Существо намеревалось оставаться в спячке еще долго, но вибрация камня нарушила его долгий и спокойный сон, и существо заворочалось, заскрипело зубами и, наконец, проснулось. Но, пробудившись, оно не сдвинулось с места, а так и продолжало лежать, смотря узкими щелочками полуоткрытых глаз в каменный потолок над головой. Оно учуяло чужую магию и сейчас силилось прочитать ее отзвуки, которые слабели с каждой секундой и, наконец, стихли окончательно. Но для существа этого было достаточно, чтобы понять: на его острове сейчас появилась еще одна страшная сила, от которой, наверное, придется уходить еще глубже в толщи камня. Или же следовало разобраться в ее природе и подчинить себе, чтобы с ее помощью вновь сдвинуть с места неподвижное, застывшее время, в котором прежде было так уютно раскачиваться на его упругих, невидимых волнах.
Последний невольный участник драмы у озера – Ян Коростель – появился на берегу в тот момент, когда Рябинник, очнувшись от магической атаки, схватил арбалет и навел его на Эгле. Та заплясала перед ним в странном, неестественном танце, черпая из воздуха что-то полными горстями и отправляя друиду это невидимое нечто прямо в лицо. В глазах и горле рябого арбалетчика тут же защипало, но он упрямо дернул головой, отгоняя наваждение, и выстрелил, как никогда в жизни, – со злости. Стальная стрелка свистнула перед лицом похолодевшей Эгле и глубоко ушла в дверной косяк. Друид наложил новую стрелу, взвел барабан маленького механического лука, и тут на Рябинника с разбегу налетел Збышек.
Ян, кое-как доковылявший до избушки, видел, как оба друида, Зеленый и Желтый, покатились кубарем на подворье. Они вскочили разом, причем, к глубочайшему изумлению Коростеля, Рябинник умудрился не выпустить из рук арбалет, но это увидел и Збышек.
Все прежние сомнения Коростеля по поводу горячности и молодой неопытности Марта мигом улетучились, когда он увидел его в бою. Воспользовавшись тем, что он поднялся на ноги раньше, и Рябинник, вскочив и ошеломленно ища противника взглядом, на какое-то мгновение оказался к нему боком, Збышек обхватил врага сзади. Но не за шею, а, как ни странно, за живот, перехватив его руки, сжимающие арбалет, и прижав к себе и собственные локти, и рябого. Это спасло Марта от молниеносного удара локтями назад, который тут же попытался нанести Желтый друид. Следующий удар, опять же назад, невысокий Рябинник нанес головой, пытаясь разбить Марту лицо и подбородок, но молодой друид ловко отклонился назад, продолжая сжимать врага. При этом Март почти завалил его на себя, чуть не оторвав при этом Рябинника от земли. Тот инстинктивно рванулся вперед, в надежде вырваться из цепких объятий Збышека, и тогда ему оставалось только развернуться, чтобы пустить в ход свое оружие, которое сейчас только связывало ему руки. Рябинник очень дорожил арбалетом, много раз выручавшим его в смертельных схватках, и он пуще всего боялся выронить боевой механизм, чтобы не повредить хрупкий барабан. Однако это все же произошло. Март на мгновение высоко поднял руки, словно горестно всплеснул ими, – мол, что же это на свете-то делается! – и резко ударил рябого друида в сгибы локтей.
Ян никогда не видел ничего подобного, но у него на глазах обе руки Рябинника мгновенно разжались. Арбалет выпал из трясущихся пальцев друида, лицо которого тут же свела гримаса мучительной боли. Ян
