Он остановил машину перед старым фермерским домом. Ему было трудно поверить, что когда-то и он обитал здесь. Перекинув сумку через плечо, он зашагал по тропинке к тому жилищу, в котором провел восемнадцать лет – от рождения до окончательного отъезда.
Войдя, он произнес:
– Здравствуй, мама.
Мать вскочила с выгоревшего цветастого дивана, где сидела, внимая вечернему телепрогнозу погоды, и, привстав на цыпочки, крепко обняла сына.
– Провалиться мне на этом месте! – проговорила она, отступая и оглядывая его с головы до ног. – Ты теперь совсем взрослый. Это же надо!
Он уже давно превратился из мальчика во взрослого мужчину, но мать не переставала этому удивляться.
– Ты хорошо выглядишь, мама.
Ник сказал это совершенно искренне. В черных волосах матери не было и намека на седину, глаза по- прежнему оставались лавандово-голубыми – сочетание, благодаря которому ее часто сравнивали с Элизабет Тейлор.
Она широко улыбнулась и подтолкнула его к ванной.
– Иди вымой руки. Наверняка проголодался. Ужин готов.
По дороге в ванную Ник оглянулся, желая определить, приобрела ли мать что-нибудь новенькое на присылаемые им деньги, но ничего не обнаружил. Впрочем, что это он – иного ожидать не приходилось.
Она подала ему сосиску с жареной картошкой и высокий стакан молока. Стакан пришел на смену его старой чашке с Микки Маусом, которая хранилась в буфете, рядом с чашкой Коди. Ник по-свойски обмакнул сосиску в горчицу. Дорога из Хьюстона в Копыто Мула была не близкой, из Токио в Хьюстон – и того дальше.
Мать порезала свою сосиску на кусочки.
– Это любимое блюдо Коди.
Коди умер двенадцатилетним. Если бы он выжил, то, возможно, полюбил бы суши. Ник покосился на часы. По дороге домой он загадал, что не пробудет дома и пяти минут, как мать вспомнит Коди. Так и вышло.
Он был готов поклясться, что мать по-прежнему ежедневно просматривает табель успеваемости Коди.
Он молча ел, пока на стене не зазвонил телефон. Мать жестом предложила ему снять трубку, объяснив:
– Это, наверное, тебя. Мне никогда никто не звонит.
Звонили бы, если бы она перестала жить в прошлом.
– Алло? – Эхо подсказало, что звонят из-за океана.
– Это ты, Ник? – спросил Марк Нолан.
– Я. – Ник внутренне приготовился к спору. Он твердо решил, что никто не сумеет уговорить его вернуться в Японию. Слишком много народу, слишком дорого, невыносимое одиночество...
– У меня появилась идея, – сказал Нолан. – Что, если организовать тебе перевод?
– Куда?
– На Мальту. Ты бы мог временно продолжить там дела Трейвиса Прескотта... – Дальнейшее заглушили помехи.
– Ты откуда?
– Из метро, из телефона-автомата.
Ник подумал, что это неспроста. Записи переговоров в их офисе каким-то образом попадали в руки японцев. Нолан явно хотел, чтобы этот разговор остался в тайне.
– Сейчас слышно? – крикнул Марк.
– Как же я буду руководить производством? – Ник гадал, на какие кнопки пришлось надавить Нолану. Маркетинг и производство представляли собой совершенно разные миры. А у него не было ни малейшего производственного опыта, если не считать программу «Снизу вверх», но она была, конечно, не в счет.
– Об этом не беспокойся. Мальтийский филиал – это так, мелочь. К тому же это ненадолго, – таков был ответ Нолана.
– Вот оно что! – Ник оглянулся на мать и, прикрыв ладонью трубку, сказал ей: – Я уже поел.
Мать принялась убирать со стола.
– Меня повысили, – сообщил Нолан, подтверждая то, что Нику было уже известно. Если бы Марк Нолан не шагнул вверх по корпоративной лестнице, оставив пустой свою прежнюю ступеньку, не продвинули бы и Скотта с Ником.
– Я буду работать теперь в штаб-квартире в Атланте над одним сверхсекретным проектом, – продолжал откровенничать Марк.
– «Кофе со льдом» для внутреннего рынка.
– Откуда ты знаешь?!
