– Ты... репетировал выступления?
– Да. – У него немного отлегло от сердца.
– Ты не слышал моих сообщений?
– Ты знаешь, как это со мной бывает. – Он прибег к привычно покаянному тону. – Работы выше головы.
– Ты был занят? Настолько, что не мог ответить на звонок? – Он кивнул. – Настолько, что совершенно забросил газеты? – Он кивнул, изображая полное раскаяние. – Настолько, что не включал телевизор?
– Ну ты же знаешь, я так увлекаюсь...
– Да, ты увлекся. Грудастой девкой, обладающей редким талантом к нюансам маркетинга.
Коллис впал в оцепенение. Состояние его было близко к тому, когда и впрямь пора опуститься под землю на глубину шести футов, но это продолжалось недолго. Черт, видимо, Джанна побывала дома и засекла его с Аннабел. Надо же было оказаться таким идиотом, чтобы привести любовницу домой! Пожалуй, отпираться нет смысла.
– Она ничего для меня не значит, – заверил он Джанну. – Я так предан тебе. Ты отлично это знаешь. Ну, минутная слабость...
– Я уже много месяцев чувствовала неладное. Но ты упорствовал во вранье. Ты твердил: «Ты с ума сошла, Джанна. Оставь свои подозрения, Джанна. У тебя разыгралось воображение, Джанна». Из-за тебя я уже сомневалась, в своем ли я уме.
Коллис понял, что совершил крупную тактическую ошибку. Смерть отца должна была подкосить Джанну, тут-то и понадобилось бы надежное плечо супруга. Он сумел бы склонить ее к чему угодно, если бы она не поймала его с поличным. Надо было срочно искать выход.
– Прости. Я был страшным болваном. Ты же знаешь, что женщины сами на меня кидаются. – Он провел, ладонью по своей смазливой физиономии. – При такой внешности... Я долго был равнодушен, но она постоянно донимала меня, и в конце концов...
– Завтра утром я подаю на развод.
Он попытался ее обнять.
– Дорогая, не делай этого! Не решай ничего сгоряча.
Она отпрянула.
– Оставь свои нежности. Хватит мне быть дурой.
Коллис смотрел ей вслед. Да, он потерпел серьезное поражение, но считал его временным. Он знал, что с Джанной лучше не спорить, когда она в гневе. Ничего, он еще найдет способ заставить ее вернуться к нему. Так было всегда, повторится и теперь. Он не собирался так легко отказываться от состояния Атертонов.
3
Вечером на следующий день после похорон отца Уоррен сидел в библиотеке Лифорт-Холла. Полки из дерева грецкого ореха, занимавшие все стены от пола до потолка, были уставлены лучшими образчиками английской словесности, от первых изданий с золотым тиснением до переплетенных подшивок «Панча». Окна библиотеки выходили в сад, по другой стене красовался каменный камин с гербом Атертонов. Сполохи медленно тлеющего дубового полена освещали абиссинский ковер, утративший былую расцветку за столетия, на протяжении которых по нему подходили к письменному столу восемь графов Лифортов, каждый в свое время. В этой семье традиционно предпочитали библиотеку тесному кабинету. Девятый граф не отличался в этом от предыдущих.
Уоррен сидел в кожаном кресле, откинув голову.
Боже, час от часу не легче! Он полагал, что со страхами покончено, когда тетя Пиф уговорила доктора Осгуда обойтись простым вскрытием, чтобы бедняжка Одри не томилась в ожидании похорон; траурная церемония прошла без нареканий. Что еще важнее, Джиан Паоло не давал о себе знать. И вот теперь – ЭТО!
На столе зазвонил телефон. Судя по лампочке, Уоррена вызывали по внутренней связи. Он снял трубку, надеясь, что не услышит ничего неприятного.
– Сэр, – начал дворецкий, – пожаловала мисс Ханникатт. У нее дело к графине.
Уоррен сомневался, что мать способна сейчас принимать посетителей. Она перенесла траурную церемонию только благодаря лекарствам доктора Осгуда.
– Пригласите мисс Ханникатт ко мне.
Уоррен поправил галстук и убрал волосы за уши. Неплохо бы постричься! Дверь распахнулась. Перед ним предстала Шадоу. На ней были чересчур облегающие стираные джинсы, свитер под цвет волос и мужская жокейская куртка.
Он приветливо улыбнулся ей и сказал:
– Мать никого не принимает.
– У меня для нее подарок, полагаю, он будет кстати.
Шадоу вынула из-под куртки что-то белое, похожее на перьевую метелку для пыли, если бы не черные глаза и уши. Длинные пряди шерсти были завязаны на голове в узелок, напоминавший бархотку для пудры.
– Мальтийская собачка?
– Да. Твоей матери всегда хотелось такую.
Уоррен устыдился, что не вспомнил об этом сам.
