– А теперь покажи мне самое счастливое лицо, – обратилась Хизер к Эмме.
Эмма попыталась выполнить просьбу, но ее слабая улыбка не смогла бы никого обмануть. Все же Хизер попыталась повторить изображение на бумаге.
Когда Лаура записывала Эмму на прием к Хизер Дэвисон, секретарша не могла отвести глаз от лица девочки.
– Какой красивый ребенок, – сказала она тогда. Но, наблюдая теперь за Эммой, Лаура думала о том, что даже ее красота поблекла за прошедшие полгода. Кожа побледнела и на фоне почти черных волос малышки казалась синеватой, под большими голубыми глазами пролегли темные круги.
– Хорошо, теперь у нас есть все наши лица. Ты можешь показать, какое из них отражает твое сегодняшнее самочувствие?
Эмма посмотрела на рисунки и ткнула пальцем в один из них. Лауре не было видно, какое именно.
– Можешь показать мне лицо, которое напоминает тебе о маме?
Эмма выбрала какой-то рисунок, а Лаура вытянула шею, пытаясь увидеть какой.
Хизер была третьим психотерапевтом, который пытался работать с Эммой. С последним Лаура рассталась после того, как женщина заявила, что ей следовало бы взять Эмму с собой на поминальную службу по отцу, «чтобы помочь ее контакту с реальностью», что она должна была положить в гроб Рэя подарок от Эммы и что ей следовало немедленно вернуться в городской дом, чтобы Эмма увидела, что там ничто не напоминает о смерти Рэя.
– Благодарю вас, – Лауре с трудом удалось скрыть свой сарказм. – Вы нам очень помогли. Я не забуду ваших рекомендаций и обязательно последую им, когда умрет мой следующий муж.
Она выслушивала советы друзей. Кто-то говорил, что Эмму надо наказать, кто-то предлагал положить ее в больницу, кто-то полагал, что девочку успокоит покупка щенка. Наконец в разговоре всплыло имя Хизер Дэви-сон, детского психотерапевта, помогавшего детям в подобных ситуациях. При первой встрече Лаура была разочарована. На вид психотерапевту было не больше тридцати. Разговаривала она как подросток, а не как взрослая женщина, носила джинсы и майку, длинные белокурые волосы завязывала в конский хвост. Но Эмма мгновенно прониклась к ней доверием, а только это и имело значение. Лауре очень понравилось то, что Хизер сказала девочке при первой встрече:
– Никто не виноват в смерти твоего папы. У него болела голова, и это заставило его убить себя. У тебя нет этой болезни. И у твоей мамы ее нет. У большинства людей ее нет.
Теперь Хизер посмотрела на часы и встала. Очевидно, занятие было закончено, но чуда, на которое так надеялась Лаура, не произошло. За полчаса, проведенные с психотерапевтом, Эмма не произнесла ни звука.
Лаура встретила их в холле, и Эмма тут же обвила руками ее ногу. Сказать, что Эмма не отпускала ее ни на минуту, было бы явной недооценкой.
– Привет, солнышко! Тебе было весело? – спросила Лаура.
Эмма кивнула. Хизер провела их в приемную и обратилась к своей маленькой пациентке:
– Эмма, мне нужно поговорить с твоей мамой в другой комнате. А ты пока поиграй здесь. – Она указала на угол с игрушками, который привлек внимание Эммы, как только они вошли сюда сорок минут назад. – Миссис Квинн присмотрит за тобой.
Эмма протестующе замычала и еще крепче вцепилась в ногу матери.
Лаура наклонилась к ней.
– Я буду в соседней комнате, мы поговорим всего несколько минут. А ты оставайся здесь и поиграй. – Голос ее звучал очень твердо, но это было рассчитано скорее на Хизер, чем на дочку. Больше всего на свете Лауре хотелось подхватить девочку на руки, крепко прижать к себе, приговаривая, что все будет хорошо. Ей самой не хотелось разлучаться с Эммой.
Хизер провела Лауру в свой кабинет, где стояли удобные кресла, рассчитанные на взрослых, и Лаура с удовольствием села.
– Боюсь, Эмма никогда больше не заговорит, – призналась она.
– Обязательно заговорит, – возразила Хизер. – Очень тяжело понять, что ее мучает, но дело в том, что детям ее возраста легче проиграть это, чем говорить. Она потеряла половину поддержки. И если умер папа, то и мама тоже может умереть. Она чувствует себя брошенной.
– Брошенной? Рэем, ее отцом?
– Я думаю, что брошенной вообще, – медленно сказала Хизер. – Полагаю, что это началось еще до смерти ее отца.
– Но я всегда брала ее с собой в путешествия, – запротестовала Лаура. – Разумеется, днем она оставалась с няней… – И ночами тоже. Лаура зажмурилась. – Она всегда казалась счастливой и довольной. Ей нравилось оставаться с нянями. В Бразилии у няни была дочка возраста Эммы, они отлично играли вместе. Она всегда была разговорчивой, открытой. Понимаю, что сейчас в это трудно поверить…
– Нет, не трудно, – ответила Хизер. – И это вселяет надежду. Если Эмма так хорошо умела приспосабливаться, то, значит, она сильная девочка. Прогноз очень хороший.
Лаура кивнула, изо всех сил стараясь убедить себя, что Хизер говорит правду.
– Но очень странно, что она не говорит ни с кем, – продолжала Хизер. – Обычно в подобных случаях дети не разговаривают в школе или на улице с посторонними, но продолжают общаться со своей семьей. А Эмма не говорит ни с кем, даже с вами.
Лаура посмотрела на свои руки, крепко стиснутые на коленях. Она, должно быть, в чем-то подвела Эмму, поэтому дочка не чувствует себя в безопасности с ней.
– Вы сказали мне, что Эмма была дома, когда ваш муж покончил с собой, – быстро произнесла Хизер, видимо, догадавшись, что Лауру мучает чувство вины. – Этого достаточно, чтобы включился механизм регрессии, поэтому не вините во всем только себя.
