развернула легкое покрывало, лежавшее у изножья кровати, и прикрыла им дочь.
Она нашла Лукаса в кухне облокотившимся о старую, выложенную кафелем кораллового цвета стойку, со стаканом воды в руке.
– Я налил вам лимонада, – кивнул он в сторону стакана на столе.
– Спасибо.
На самом деле у нее не было настроения пить лимонад, но он вдруг показался ей очень вкусным, и она глотнула.
– У вас есть веник? – спросил он. – Мне нужно собрать разбитое стекло с пола. И я могу закрыть окно в двери картоном и скотчем, чтобы холод не проникал сюда.
Жаннин посмотрела на стекло на полу и на разбитое окно. Он и так уже достаточно сделал.
– Я уберу это позже, спасибо, – сказала она. – Давайте посидим в гостиной, пока вы допиваете воду.
Он прошел за ней в маленькую квадратную гостиную.
– Мне было интересно, как здесь все внутри, – произнес он, опускаясь на диван. – Это когда-то было жилищем рабов, не так ли?
Она кивнула, садясь в кожаное кресло.
– Да, двадцать человек жили здесь одновременно. Можете себе представить, каково это?
– Я читал немного об Эйр-Крик перед тем, как начал работать здесь, – сказал он. – Разве здесь, в коттедже, не появляется призрак?
– Не в коттедже, – ответила Жаннин. – Предполагается, что она в лесу, неподалеку, ищет свою маленькую девочку. Женщину звали Орла. Какой-то другой рабовладелец захотел, чтобы ее маленькая девочка работала на него, а Ангус Кэмпбелл, владелец Эйр-Крик, пообещал Орле, что не будет разбивать ее семью. Но однажды ночью девочка исчезла. Он, конечно, продал ее тому человеку, но сказал Орле, что понятия не имеет, что случилось с девочкой. Орла, по-видимому, сошла с ума тогда, говорила сама с собой и каждую ночь бродила по лесу в поисках своей дочери. Ее можно иногда там услышать, плачущую.
– Вы верите в эту историю?
– О, я верю, что все так и было, – сказала она. – Это исторический факт. Но я, конечно, не верю, что призрак Орлы бродит по лесу. Впрочем, я слышала звук, который приписывают ей; он
Лукас посмотрел на свою воду, болтая ее в стакане.
– Расскажите мне о Софи, – попросил он. – Ее болезнь… она очень серьезная, не так ли?
Это было скорее утверждением, нежели вопросом, и опять его голос был таким добрым, что она вдруг дала волю слезам, которые сдерживала ради Софи все утро. Он молчал, пока она плакала, опустив голову на руки. Наконец она подняла голову:
– Простите.
Он покачал головой:
– Не за что просить прощения.
Он смахнул травинку с голубого браслета на своем запястье.
– Вы можете об этом говорить? Вы можете рассказать мне, в чем ее проблема?
– Это почки. У нее редкая болезнь, которая так серьезно задевает только мальчиков, но она не пощадила и Софи. Патология развилась в ней, когда ей было три года, а сейчас все только ухудшается.
– Трансплантат помог бы?
– Я отдала ей свою почку, когда болезнь начала прогрессировать, но ее организм отверг ее.
Она кусала губу и смотрела в направлении кухни. Сквозь пустое отверстие в боковой двери она могла видеть теперь, как лес обступил коттедж со всех сторон.
– Она через столько прошла. Каждый вечер у нее диализ и…
– Брюшинный? – спросил он, удивив ее.
Большинство людей не знали, что диализ можно делать дома, используя мембрану в животе в качестве фильтра для крови.
– Да, – сказала она. – У нас есть аппарат тут, в спальне.
– И как у нее идут дела с таким лечением?
– Оно не помогает ей, – ответила она, и опять к горлу подступил комок. – Сегодня утром врач сказал мне, что они больше ничего не могут для нее сделать. Он сказал прямо, что, возможно, ей осталось жить менее года.
Лукас медленно покачал головой:
– Мне очень жаль, какая ужасная новость.
– Это была совсем не новость, – вздохнула Жаннин. – Лишь подтверждение того, что я знала; это должно было произойти, в случае если последний курс лечения, который она проходит, не изменит ход болезни. Теперь мне надо звонить ее отцу и сообщать об этом.
– Он очень близок с ней?
– Да. Он был гораздо лучшим отцом, чем мужем.
Она слегка улыбнулась, пожалев сразу, что критиковала Джо в присутствии этого незнакомца.
– Разве большинство болезней почек не наследственные? – спросил он.
– Некоторые из них да, но не все. Тот вид болезни, который у нее, обычно наследственный, но никто не болел этим в моей семье. Мы, на самом деле, мало знаем о корнях Джо, поскольку у него никогда не было связи с семьей его матери – она бросила его, когда он был еще маленьким. Его отец умер, но с его стороны ни у кого не было проблем с почками. – Она сделала глоток лимонада, но с трудом проглотила его, поэтому поставила стакан на стол. – Вообще-то я не думаю, что Софи унаследовала это.
– Почему вы так думаете? – удивился Лукас.
– Вы знаете о «болезни Персидского залива»? – спросила она.
– Ну, я знаю, что некоторые из солдат, воевавших в Персидском заливе, думают, что подхватили что-то, будучи там. Вы это имеете в виду?
– Да. И у некоторых из них рождаются дети с проблемами со здоровьем.
Лукас казался сбитым с толку.
– Я не уверен, что до конца вас понимаю. Отец Софи был военным? Он участвовал в «Буре в пустыне»?
Она покачала головой:
– Нет, это я воевала.
Он недоверчиво поднял брови.
– Вы шутите. В каком роде войск вы служили?
– В резерве армии, – сказала она. – Я управляла вертолетом в Персидском заливе.
– Ну, – улыбнулся он, – должен сказать, что я впечатлен.
– Ничего впечатляющего в этом нет, – сказала она. – Это было эгоистичным решением с моей стороны. Мне хотелось летать, а резерв казался мне простым путем осуществить это. Но мне приходилось долгое время быть вдалеке от Джо. И в конечном счете, – понизила она голос, – боюсь, это будет стоить моей дочери жизни.
– Вы хотите сказать… вы думаете, вы подхватили там что-то, из-за чего у Софи теперь проблемы с почками?
– Да. У меня самой нет никаких симптомов, но забеременела я Софи сразу же после того, как вернулась из залива. Так что это вполне возможно.
Он покачал головой:
– Нет, этот вариант не подходит. У тех детей уродства, а не почечная болезнь.
– Не только уродства. Я слышала о других болезнях, появляющихся у детей солдат, участвовавших в войне в заливе.
– Но болезни возникают у детей и по другим причинам.
Она вжалась в кресло, почувствовав, как погружается в депрессию.
– Хотелось бы мне вам верить, но я не верю. Я виню себя за то, что происходит с Софи. Мои родители
