И Тринкет была уверена, что это сочинено специально для ее куклы в красном платье и белых босоножках. А в самом конце, когда мистер Бродовски уже приходил, чтобы забрать дочку домой, Люсинда пела про лягушонка. Папа Тринкет улыбался и спрашивал:
— Ну, во что вы сегодня играли? Кем ты была, Люсинда? Старшей сестрой Тринкет или волшебницей- крестной?
Как удивились бы родные Люсинды, увидев ее в такие мгновения! Дома ее считали ребенком холодным. Впрочем, еще совсем недавно она и впрямь стеснялась всяческих нежностей. Если кому-нибудь из домашних приходило в голову ее приласкать, она будто каменела и становилась живым человеком не раньше, чем ее оставляли в покое. И вот месяцы «временного сиротства» словно открыли неведомый ей самой источник, и тот, кто узнал ее в это время, мог с полным правом сказать, что она полна любви к окружающим и не стыдится выражать свои чувства. В последнее время Люсинда начала даже восхищаться некоторыми людьми. Особенно теми, которые полностью ей доверяли.
По мере того как близилось Рождество, Люсинде все больше хотелось устроить для Тринкет настоящее чудо. Она знала, что приведет девочку в восторг. Перед самым Сочельником в витрине игрушечно-канцелярско-табачного магазина выставили потрясающие санки ярко-красного цвета. Если бы покатать на них Тринкет! Но санки стоили слишком дорого для Люсиндиных личных средств. И тогда она решила устроить для Тринкет елку.
— Конечно, в Сочельник мне, как всегда, придется идти к тете Эмили, — исподволь начала уговаривать Люсинда сестер Питерс. — Наверное, мне вообще все Сочельники в жизни придется провести у нее. Дочки Уотерсов, дочки Браунов, газели и я. На нас напялят платья из белой материи и заставят изображать ангелов. Мы это делаем каждый Сочельник с тех пор, как научились ходить. А потом мы будем размахивать звездами на палочках и петь рождественские гимны. И тетя Эмили мне, конечно, как всегда, скажет: «Люсинда! Ну когда же ты станешь грациознее!» Но это все ничего. Я привыкла. Мисс Питерс! Мисс Нетти! Пожалуйста, разрешите мне устроить рождественским утром елку для Тринкет! Тогда я совсем-совсем перестану расстраиваться, что в Сочельник пойду к тете Эмили! Эта елка будет таким сюрпризом для Тринкет!
Заручившись согласием воспитательниц, Люсинда побежала наверх, чтобы договориться с мистером и миссис Бродовски. Каково же было ее удивление, когда они рассказали, что за четыре года жизни у девочки никогда еще не было елки. Тогда Люсинда окончательно поняла: она просто обязана устроить для Тринкет веселое Рождество.
Она уже предвкушала, с каким удовольствием будет наблюдать за счастливой Тринкет. Нет, она не имеет права устроить такое потрясающее зрелище только для себя, мисс Питерс и мисс Нетти! Ее друзья тоже должны непременно увидеть, как Тринкет празднует свое первое Рождество. Надо пригласить на елку мисс Люси-милочку, и Ночную Сову, и леди Росс. Ну и, конечно же, Гиллиганов, и дядю Эрла, и Эледу из гостиницы, и Тони… Список тех, «без кого просто нельзя устраивать эту елку», увеличивался с каждой секундой. И тут перед Люсиндой возникли новые трудности. Она не может пригласить друзей на Рождество, если у нее для них нет подарков! А подарки купить не на что.
Ведь все свои деньги она истратила на постановку «Бури». «Как же быть? Как же мне быть?» — в отчаянии размышляла Люсинда, но ничего путного не приходило ей в голову.
Выход неожиданно нашелся на следующий день. Предложение исходило от леди Колдуэлл.
Когда Люсинда пришла к ней в гостиницу и поделилась своими трудностями, добрая леди сказала:
— А что, если нам так поступить, моя милая. Бедному Пигмалиону очень туго приходится в последние дни! На улице скользко, я боюсь упасть, и несчастный пес совсем мало гуляет. Если бы только тебе удалось, Люсинда, заходить сюда каждый день! Пигмалион был бы счастлив, он так любит гулять с тобой, а я буду платить тебе небольшую сумму за каждую прогулку. Полагаю, ее как раз хватит на подарки гостям к Рождеству.
— Но это же просто потрясающе, миссис Колдуэлл! — запрыгала от восторга Люсинда. — Никогда раньше не думала, что деньги можно получать за такое приятное дело. Мама давала мне деньги только за то, что я ненавижу.
— По-моему, деньги всегда надо зарабатывать только тем, что приносит радость, — убежденно ответила миссис Колдуэлл. — Мир очень изменился бы к лучшему, если бы каждый с удовольствием делал свою работу.
Люсинда была поражена. Она и не подозревала такой мудрости в миссис Колдуэлл. Ей даже сейчас показалось, что добрая леди напоминает портреты королевы Виктории в старости. Особенное сходство Люсинда уловила в двойном подбородке и несколько сонном взгляде.
Пообещав миссис Колдуэлл обязательно погулять завтра с Пигмалионом, девочка отправилась в двести седьмой номер к Принцессе Саиде. Та пребывала в явно невеселом расположении духа, однако, завидев Люсинду, радостно улыбнулась.
— Как же я рада тебе, мое дорогое, — коверкая от волнения слова, защебетала она. — У меня тут есть тебе свежие турецкие сладости и орешки. У тебя ведь нет противных возражений, да?
Но Люсинда сейчас не могла говорить об орешках. Перед ней только что открылась потрясающая возможность самой зарабатывать на подарки гостям к Рождеству, и она должна была поделиться этим с Принцессой. Тщетно хозяйка двести седьмого номера пыталась вставить хоть слово. Люсинда не закрывала рта до тех самых пор, пока в ее легких не кончился воздух. Тут ей поневоле пришлось замолчать. Впрочем, она об этом не пожалела. Едва Принцессе Саиде представилась возможность заговорить, как Люсинда смогла убедиться, что некоторые идеи бывают заразнее скарлатины.
— Только умолкни хоть совсем ненадолго, Люсинда, — начала Принцесса, а я имею вот что сказать. Мой муж очень не хвалит мой страшный английский. И вот каждый день после гуляния с тем самым Пигмалионом ты идешь ко мне вот сюда и учишь немножко английский вместе. Ты ведь еще заработать денег не против?
Со следующего дня жизнь Люсинды стала не менее хлопотной, чем у мистера Гиллигана. С той только разницей, что у мистера Гиллигана был кэб, а у Люсинды — Пигмалион «для прогулок» и Принцесса Саида «для правильного английского разговора». Едва проглотив обед в пансионе, Люсинда бежала к трем часам в гостиницу. Там ее уже поджидал Пигмалион, облаченный хозяйкой в красную попону и такого же цвета ботинки из войлока. Иногда с ними вместе шла на прогулку Эледа. В таких случаях девочки предоставляли Пигмалиону развлекаться самостоятельно, сами же с упоением пересказывали друг другу любимые пьесы. Если Эледа была занята, Люсинда с Пигмалионом навещали друзей на Бродвее. Или заглядывали на Восьмую авеню, чтобы поддержать знакомство с Джерри Хенлоном, полицейским, а заодно и проверить, все ли в порядке у Тони Коппицо с лотком? Или шли в игрушечно-канцелярско-табачный магазин, чтобы погреть у печки окоченевшие руки, ноги и лапы. Хозяева магазина, мистер и миссис Шульц, всегда очень радовались Люсинде. Но она старалась не злоупотреблять их гостеприимством и каждый раз покупала конфету или еще какую-нибудь мелочь. И еще она каждый раз открывала все коробки с выскакивающими куклами. Куклы с писком вылетали из-под крышек, и это приводило Люсинду в восторг. Ей казалось, будто все эти существа с раз и навсегда застывшими улыбками на игрушечных лицах приветствуют ее.
— Как поживаете? — ласково спрашивала она.
Мистер и миссис Шульц каждый раз очень удивлялись. Однажды хозяйка не выдержала и спросила:
— Зачем ты всегда открываешь эти коробки?
— Сама не знаю, — растерялась Люсинда. — Может быть, потому что они пищат?
К четырем часам Люсинда возвращала Пигмалиона миссис Колдуэлл. Та требовала подробного отчета о каждой прогулке. К ее великому удовольствию, Люсинда излагала все так, словно, гуляя, вела длительные беседы с Пигмалионом, а тот, в свою очередь, отвечал ей. Однажды она воспроизвела такой разговор:
«И тут Пигмалион мне сказал:
