На первом курсе Пол получил главную роль в спектакле «Улица Ангела». В средней школе он учился неблестяще, пренебрегая математикой и естественными науками в пользу прозы, поэзии и бесконечной мелодрамы собственного сочинения. Кроме того, он был председателем драматического кружка, у него был талант, за который он получил стипендию и право учиться в Бостонском колледже. Если бы не это, родители не смогли бы послать его в хороший колледж, несмотря на то, что, пока Пол учился в средней школе, пиротехнический бизнес отца в Филадельфии процветал, а мать откладывала почти каждый цент, который ей удавалось заработать в качестве прислуги.
Но в семье Маселли было шестеро детей: Пол и пять сестер. Все способные и честолюбивые, и все хотели учиться.
В «Улице Ангела» Полу предстояло сыграть свою первую роль. Читая роль Джека Меннингема и следя за реакцией Гарри Сондерса, Пол мог с уверенностью сказать, что остальным уже не стоит и стараться. Поэтому он сел рядом с Гарри в первом ряду аудитории, вздохнул с облегчением и расслабился, пока другие взволнованные первокурсники читали свои роли.
Энни Чейз пробовалась на роль легкомысленной девушки просто так: она пришла с подругой и согласилась почитать, чтобы ее подбодрить. Когда подошла ее очередь, она взбежала по ступеням, и ее волосы, казалось, заполнили всю сцену. Гарри, который сидел, откинувшись на спинку сиденья, наклонился вперед и уперся ладонями в колени.
– Начинайте, пожалуйста, – сказал он.
Она прочла строчку или две гортанным голосом, и тут ее разобрал смех. Такие звуки могла издавать только Энни Чейз: легкая хрипота ее голоса делала смех журчащим, переливающимся. Все, кто был в театре, обернулись, чтобы посмотреть на нее, и их лица расплывались в улыбках. Пол тоже улыбнулся. Он глянул на Гарри – и тот едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
– Хотите попробовать еще раз, мисс Чейз?
– Конечно.
Она начала читать сначала, и на этот раз дошла почти до конца монолога, прежде чем смех снова завладел ею. И хотя выглядела она как девчонка, совершенно не управляющая собой, и в чтении ее не было ничего особенного, Пол не удивился, когда Гарри дал роль ей. Впрочем, он вовсе не был этим огорчен.
– Она овладеет вниманием аудитории, – сказал Гарри, разговаривая с Полом так, как будто они – коллеги. – Она овладеет вниманием зрителей и не отпустит их. Все, что от нас требуется – это взять под некоторый контроль ее саму и ее волосы, не лишая ее живости и энергии.
На этот счет Гарри мог не беспокоиться. Энни Чейз была неистощима. Она сверкала, бурлила, притягивая к себе людей, как уличный певец в деловой толчее.
На сцене Бостонского колледжа он влюбился. Энни опаздывала на репетиции, но, казалось, это совершенно никого не волновало. Возникало ощущение, что они все, затаив дыхание, ждали ее появления, и когда она в конце концов выскакивала на сцену, на их лицах расцветали улыбки.
Он должен был ее поцеловать. Этого требовал сценарий, и за несколько ночей до первого раза он лежал без сна, представляя себе этот поцелуй. Ему не хотелось делать это перед Гарри Сондерсом и остальными артистами. Он мечтал сделать это наедине.
Когда же все-таки этот момент настал, поцелуй получился быстрым и небрежным.
– Еще раз, – сказал Гарри из первого ряда. – На этот раз дольше, Маселли.
Он продлил поцелуй, стараясь не сойти с ума, и когда отстранился от нее, она улыбалась.
– Вам не следует улыбаться, Энни, – сказал Гарри. – Вы должны играть соблазнение.
Она захихикала.
– Извините.
– Вам нужно попрактиковаться самостоятельно, пока вы не научитесь делать это правильно. – Гарри понимающе кивнул Полу.
И они практиковались. Они встречались в общежитии у него или у нее в комнате, читали свои роли, работали над поцелуем и остальной частью спектакля, где накал страстей уже спадал. Когда они заканчивали репетировать, он читал свои стихи, если это происходило у него в комнате, или же, когда они бывали у нее, они рассматривали ювелирные украшения. Из золота и серебра она создавала замысловатые узоры для сережек, кулонов и браслетов. Ему нравилось наблюдать за ее работой. Она завязывала волосы сзади кожаным шнурком, который, впрочем, редко оставался на своем месте до конца, и пока она работала с металлом, ее длинные рыжие локоны один за другим выбивались из-под него.
Пол чувствовал непреодолимое влечение к ней. Он знал ее всего несколько недель, но она не выходила у него из головы. Он заходил к ней под предлогом чтения ролей, но в конце концов разговор переключался на другие темы, и он дорожил каждым произнесенным ею словом, а потом, лежа в постели, снова и снова прокручивал в памяти их беседы.
Потом начались подарки. В вечер премьеры она удивила его золотым браслетом, который сделала специально для него. На следующий день у своей двери он обнаружил корзинку сосновых шишек. А через день она пришла к нему в комнату с ремнем, который сплела в технике макраме.
– Я делала его для тебя целую ночь, – сказала она.
Выдернув из его джинсов старый ремень, она принялась заправлять туда принесенный ею. Он был чуть-чуть широковат, и прикосновения ее пальцев, когда она пропихивала ремень в петли, моментально возбудили Пола. Он смущенно отвернулся от нее.
Сидя на кровати, она грустно посмотрела на него снизу вверх своими большими синими глазами.
– Пол, – сказала она, – я не понимаю, ты не хочешь меня?
Он испуганно взглянул на нее.
– Я… да. Но я не думал, что ты…
Она застонала, сунув пальцы в карманы его джинсов.
