улыбнулась Полу. Ее трясло. Гостиная была огромной и холодной, как пещера.
– К этому привыкаешь, – сказала Энни. Несмотря на холод, у нее на лбу выступил пот.
Ее отец вошел в комнату первым. Это был худой мужчина С приятной внешностью, подтянутый, загорелый и суровый. Его густые волосы были почти седыми. Он облобызал свою дочь.
– Папа, это Пол, – сказала Энни, избегая называть его фамилию.
– Пол?.. – Доктор Чейз пожал его руку.
– Маселли, – сказал Пол, собственная фамилия вдруг прозвучала неприлично для его ушей. Он пожал руку мужчины, чувствуя свое поражение, воображая, что уже вычеркнут из списка серьезных кандидатов на руку его дочери.
Мать Энни пыталась изобразить теплоту, но Пол почувствовал холод ее руки, когда она коснулась кончиками пальцев его ладони. Это была женщина с простоватой внешностью домохозяйки, несмотря на обилие косметики. Ее рыжие волосы сзади были собраны в' строгий пучок.
За обедом Пол с трудом смог проглотить кусок ростбифа, который слуга положил ему на тарелку. Однако он не уклонялся от ответов на вопросы, касающиеся его семьи. Наоборот, ему даже понравилось разъяснять родителям Энни, что за их столом, сервированным дорогим фарфором, сидит парень из рабочей семьи, который, возможно, еще и спит с их дочерью. Он подробно рассказывал о пиротехническом бизнесе, а также о том, как его мать работала уборщицей у губернатора Филадельфии.
Во время десерта – праздничного пирога в форме теннисной ракетки – Энни подарила отцу золотые запонки.
– О, спасибо, принцесса. – Доктор Чейз наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, а затем поставил коробочку рядом со своей тарелкой. У Пола сложилось впечатление, что запонки найдут свое место где- нибудь в ящике стола в самом дальнем углу, если вообще не в мусорной корзине.
– Преподаватель Энни по ювелирным украшениям говорит, что она самая лучшая ученица, которая у него когда-либо была, – сказал Пол.
– Пол. – Энни покраснела.
Доктор Чейз поднял глаза от своего пирога.
– Да, когда Энни начинает работать головой, она оказывается очень способной, – сказал он. – Она может стать, кем захочет. Ее мозги позволяют ей делать гораздо больше, чем собирать кусочки металла.
Пол взглянул на Энни. Он увидел, как в ее глазах блестят слезы.
Доктор Чейз положил вилку и посмотрел на часы.
– Мне пора бежать, дети.
– Но папа, – сказала Энни, – это же твой день рождения.
Она была на грани срыва. Пол расслышал это в знакомой хрипоте ее голоса, но ее родители, казалось, ничего не заметили.
Ее отец встал и наклонился, чтобы поцеловать дочь в затылок. Он кивнул Полу.
– Приятно было познакомиться с вами, мистер Маселли. Уверен, что мы все обязательно вспомним вас, когда в следующий раз увидим хороший фейерверк.
Пол и Энни ушли вскоре после обеда. Когда они дошли до машины, она заплакала.
– Может быть, мне действительно не нужно было приезжать, – сказал он.
– Дело не в тебе, – сказала она. – Я всегда уезжаю отсюда в слезах.
– Я ненавижу их. Извини, Энни, но они отвратительны.
– Пожалуйста, не говори так, Пол. От этого я не стану чувствовать себя лучше. Они – это все, что у меня есть. У тебя есть твои сестры и все остальные, а у меня – они. И все. – Она открыла дверцу машины и посмотрела на дом. – У него никогда не было для меня времени. Не было, когда я была маленькой, нет и сейчас.
После первого курса они провели лето в Нью-Хоуп в Пенсильвании. Пол жил со своим школьным приятелем, а Энни с двумя девушками из Бостонского колледжа. Днем Пол работал официантом, а вечером играл в летнем театре «Карусель». Что касается Энни, то она работала в галерее, где постигала основы техники изготовления витражей. Это было замечательное лето: они оба занимались любимым делом, а свободное время проводили вместе. Им обоим было по девятнадцать лет, но Пол чувствовал, что их отношения стали более «взрослыми». Они говорили о будущем, о детях – рыжих итальянчиках, которых они назовут Гвидо и Роза в пику ее родителям.
– Гвидо и Розэ, – говорила Энни со своим бостонским акцентом, который сейчас, за пределами Новой Англии, казался Полу необычным.
Они совершали бесцельные прогулки по окрестностям Нью-Хоуп. Энни прямо-таки влюбилась в маленькую голубую лошадку из французской эмали – «клуазоне», на которую она наткнулась в одном из магазинов. Пол знал, что она никогда не купит себе эту лошадку, хотя она и заходила в магазин раз в несколько дней, чтобы полюбоваться ею. Поэтому когда он наконец заработал достаточно денег, то купил ее сам, желая сделать Энни сюрприз. На это ушли почти все деньги, которые ему удалось сэкономить, и она сначала не хотела ее брать. Однако он настоял на своем, и Энни завернула лошадку в кусочек мягкой материи и носила повсюду с собой в сумочке, показывая всем, кого встречала. Она назвала ее Беби Блу по песне Дилана.
В середине июля родители Энни приехали ее навестить, и Пол не виделся с ней три дня. Когда же он в конце концов пришел в галерею, где она работала, то сразу же понял, что она не в себе: под глазами появились круги, и смешок ее куда-то исчез. Он ненавидел их за то, что они с ней делали: они просто губили ее.
– Они хотят, чтобы я сменила специализацию, – сказала она.
