которого могу положиться. Родителей нет в живых, друзья приходят и уходят, жены меняются, а брат – навсегда.
Бен пересказал Иден свой разговор с братом. Ему было не стыдно признаться ей, что, ударив брата, он немного облегчил свою душу. Но Иден с трудом могла представить Бена, бьющего другого человека. Хотя разве не так поступил он с ней, когда она пришла к нему домой. Правда он не пустил в ход кулаки, но слова его били больнее.
– Я был так зол на Сэма, – продолжал Бен, – в какое-то мгновение я хотел убить его, но спустя минуту я захотел обнять его и сказать, что сделаю все, чтобы помочь ему. Но когда я представляю его с Блисс…
– Как прошла твоя встреча с ней? – поинтересовалась Иден.
– Потрясающе! Ты была права: она похудела и стала какой-то жалкой. Ты представляешь, она играет в куклы! – он засмеялся.
– Как приятно слышать твой смех!
Он привлек ее к себе, и его голос смягчился.
– Когда-нибудь Блисс все поймет. Она поймет, какую роковую ошибку совершила, приняв меня за Сэма. Судьбы стольких людей были сломаны: мы с Шарон разошлись, меня посадили в тюрьму, как я смогу уберечь ее от чувства вины?
– Ты найдешь способ, – успокоила она его. – Ты так заботлив, это очень трогает меня. Ты всегда ставишь интересы Блисс выше своих.
– Ты тоже ставишь интересы Кэсси выше своих. Разве ты уже не доказала это?
На минуту воцарилось молчание.
– Расскажи мне про Аннаполис, – попросила она. Он улыбнулся.
– Ты хочешь жить там или просто поехать туда?
– Я хочу жить там.
– Это чудесный город. Там есть все, кроме киностудии, но она не понадобится тебе, не так ли?
Иден засмеялась.
– Она мне понадобится, Бен!
Она была уже уверена в этом. Ей хотелось продолжать свою карьеру, и она призналась в этом Бену.
– Время от времени я буду уезжать, – сказала она, но я как-нибудь налажу здесь все.
– Мы наладим все, – поправил ее Бен.
Утром Иден сварила кофе, взяла дневник матери и прилегла рядом с Беном.
– Это последний дневник матери, – сказала она ему. Он заметил нетерпение в ее глазах.
– Читай вслух, – попросил он.
Негнущимися пальцами она открыла набухшую от влаги обложку и начала читать.
ГЛАВА 48
5 ноября 1957 г.
В пятницу к нам приходила подруга детства Сюзанны. Ей около пятидесяти лет. Я кормила Иден на кухне, когда вошла Сюзанна и попросила меня познакомить малышку с миссис такой-то. Я взяла девочку за руку и повела в гостиную, но стоило Иден увидеть незнакомую женщину, как она тут же спряталась за моей юбкой, и, сколько ее ни уговаривали, не хотела покидать своего укрытия.
– Такой трусихи я еще не видела, боится своей собственной тени, – пожала плечами женщина.
Это был не первый раз, когда Иден вела себя подобным образом. Напугал ее и священник Кэйпер, и мать Сюзанны, которая заявила, что не встречала ребенка, так дичившегося людей.
Я виновата в этом. Разве может ребенок быть нормальным, если его воспитывает затворница, вроде меня. Ведь Иден не общается со своими ровесниками. Кроме меня, папы и Сюзанны она никого не видит. Папа находит малышку слишком бледной, а Сюзанна считает ее тихоней. Господи, что я делаю со своим ребенком?
29 декабря 1957 г.
Кайл и Лу гостили у нас две недели. Но в этот раз все было так хорошо, как раньше. Если быть честной до конца, то все было ужасно, по крайней мере, я так думаю. Они приехали за два дня до Рождества, привезя, как обычно, кучу подарков для Иден. Кайлу не терпелось увидеться с дочкой. Но она отпрянула от него, когда он хотел обнять ее. Кайл так расстроился, что я почувствовала себя виноватой в случившемся.
– В этом возрасте они все такие стеснительные, – успокоила его Лу.
А папа и Сюзанна подлили масла в огонь, заявив, что Иден ведет себя как дикарка, когда видит посторонних людей. Кайл промолчал, и я поняла, что он разозлился на меня.
Я не заметила праздников, так я была поглощена наблюдением за Иден. К сожалению, я окончательно убедилась, какой замкнутой и пугливой девочкой она была. Она не отходила от меня ни на шаг. Она просила меня открыть ей подарки. Наконец, когда я открывала уже третий или четвертый подарок, Кайл не выдержал и сказал:
– Кэт, перестань это делать за нее. Пусть она сама откроет.
В его голосе был слышен такой упрек, что я с трудом сдержала слезы.
