храбрость, которой у Пола не было. Но когда под угрозой оказались не только его рассудок, но и работа, Пол понял, что откладывать трудный разговор нельзя.
Мэри, как всегда, сидела в кресле-качалке на веранде. Сложенная газета лежала на подлокотнике. Когда Пол сел рядом с ней, она повернула голову.
— Где твоя записывающая машинка? — поинтересовалась Мэри.
— Я не захватил ее сегодня, — сказал Пол, нервно барабаня пальцами по ручке кресла. — Это не интервью. Я должен кое-что спросить у вас.
Мэри переложила газету на колени.
— Например?
— Насколько хорошо вы помните меня? — Он заговорил тише. — То есть я хотел спросить, не забыли ли вы, что я… встречался с Анни много лет назад.
Мэри кивнула.
— Иногда я забываю то, что было вчера, но случившееся пятнадцать лет назад помню отлично.
— Тогда… вы помните тот день, когда я в последний раз приходил к Анни, а вы выгнали меня?
— Да.
Пол придвинулся на краешек кресла, повернулся к ней.
— Я должен знать… была ли Анни тогда беременна? Поэтому она хотела, чтобы я уехал? Ее дочери Лэйси четырнадцать. Она моя дочь?
— А какое это имеет значение? Теперь отец Лэйси Алек О'Нил.
— Вы не понимаете. Она может быть единственным моим ребенком, и Лэйси должна знать, кто ее настоящий отец. — Пол заглянул в ясные синие глаза Мэри. — Она ведь моя, правда?
Мэри снова положила газету на широкий подлокотник.
— Думай как хочешь, — ответила она, снова принимаясь за кроссворд.
Пол долго смотрел на нее, прежде чем встать. Он не уходил, и Мэри наконец посмотрела на него.
— Я не могу освободиться от нее, — прошептал Пол. — Анни разрушает мою жизнь.
45
Мэри видела, как отъехала машина Пола Маселли, отлично понимая, что это не последний его визит. Он не успокоится, пока не узнает правду, и, возможно, когда-нибудь она ему все расскажет.
Мэри понимала людей, готовых на все ради собственного ребенка. Она испытывала такое же чувство к Анни, и из-за этого она содействовала ей и покрывала ее, о чем потом пожалела. «Вы моя спасительница, Мэри», — не раз говорила ей Анни, но на самом деле ее помощь принесла молодой женщине больше вреда, чем пользы.
Мэри отлично помнила день, когда выгнала Пола из Киссривер. Но еще отчетливее отпечатались в ее памяти события, произошедшие через несколько дней после его отъезда.
Синоптики предупредили, что надвигается сильный ураган. Многие жители Внешней косы уже собрали самое ценное и переехали на материк. Мэри целый день слушала радио, к середине дня штормовое предупреждение отменили.
— Судя по всему, ненастье обойдет нас стороной, — бодро вещал метеоролог, в его голосе смешались облегчение и разочарование.
Мэри с отвращением посмотрела на радиоприемник и поставила чайник на огонь. И зачем она только слушает? Открыв заднюю дверь, Мэри вышла на улицу. Небо над дюнами побелело, куда-то пропали чайки, пеликаны и гуси. Трава напряженно замерла в тяжелом, неподвижном воздухе. Океан угрожающе вздыбился, бросая черные волны далеко на берег. Мэри втянула носом воздух и снова покачала головой. Дураки они все. Завтра начнут оправдываться, говорить о непредсказуемости стихии, заявят, что не могли ничего знать заранее.
Вернувшись в дом, Мэри заварила чай и начала готовиться к тому, что неотвратимо надвигалось на Внешнюю косу. Кейлеб научил ее определять погоду по ветру и воде. Мэри заправила лампы керосином и расставила на кухонном столе. Она достала из буфета три кувшина, наполнила их водой и отнесла в спальню, где поставила на комод. Она делала все это машинально, а сама все время думала об Анни. Еще утром Мэри открыла окно, почувствовала приближение шторма и позвонила ей, чтобы предупредить о непогоде.
— Не езди сегодня никуда, Анни, — попросила Мэри. — Буря застанет тебя на пути домой.
— Синоптики говорят, что она пройдет мимо. — Молодая женщина говорила негромко, немного испуганно, хотя Мэри знала, что не буря напугала ее. — Я должна ехать, пока не растеряла остатки храбрости.
Мэри предложила поехать вместе с ней, но Анни решительно воспротивилась:
— Нет, я поеду одна.
Мэри догадывалась, что в такой день семидесятисемилетняя женщина будет для Анни только обузой. Но, представляя, как Анни в ее состоянии будет возвращаться домой, Мэри всякий раз корила себя за то, что не настояла на своем.
В четыре часа пополудни начался дождь, как раз когда Мэри закрывала окна фанерой. Все годы после смерти Кейлеба она одна справлялась с этим, но силы у нее были уже не те, да и фанеры хватило только на окна первого этажа, выходящие на океан. Утомленная работой, она решила, что и этого хватит. Мэри убрала с веранды растения в горшках, перенесла альбомы с фотографиями в спальню. Она проверила все окна, приоткрыла некоторые, вспоминая слова Кейлеба о том, что во время урагана дома могут взрываться от перепада давления. В первый год их брака он часто рассказывал ей страшные истории о таких случаях.
Мэри в последний раз обошла двор, проверяя, не оставила ли чего, вернулась в дом, закрыла за собой дверь и уселась в качалке у огня ждать начала бури.
Она снова включила радио и с усмешкой слушала, как синоптик торопливо извинялся за допущенную ошибку и советовал слушателям эвакуироваться на материк. Но Мэри стала серьезной, как только вспомнила об Анни. Где-то она сейчас? Может быть, она слышала новое предупреждение и нашла, где укрыться на ночь. Мэри от всей души на это надеялась. Она и раньше предлагала Анни снять номер в гостинице, чтобы не возвращаться в тот же день, но Анни отказалась даже думать об этом.
— Я буду волноваться за Алека и Клая.
Мэри не понимала, как она сможет смотреть в глаза мужу и ребенку после того, что собиралась сделать.
— У меня все получится, — уверяла ее Анни. — Я скажу, что у меня разболелся живот, и проведу в постели пару дней. Многие женщины так делают.
Но Мэри слишком хорошо знала Анни и понимала, что той предстоит страдать не от физической боли.
Неожиданно ветер окреп. Он свистел на втором этаже. дождь забарабанил по фанере, прикрывавшей окна. Свет замигал, но не погас. Мэри встала у окна и смотрела, как неожиданно надвинулась чернота. Потемнело так, что включился маяк, словно уже настала ночь. Мэри видела белую пену на гребнях волн, подбиравшихся все ближе к маяку и жадно лизавших дюны.
И в эту минуту Мэри увидела фары машины, ехавшей сквозь дождь к ее дому. Автомобиль остановился почти у самого крыльца, и только тогда Мэри узнала красный «Фольксваген» Анни. Она схватила плащ с вешалки и попыталась открыть дверь, всем телом навалившись на нее. Ветер вырвал створку у нее из рук и со всей силы ударил о стену. Мэри пришлось схватиться за перила, чтобы ее саму не сдуло с крыльца.
Когда Мэри открыла дверцу машины, Анни сидела за рулем и плакала. Смотрительнице удалось закутать молодую женщину в плащ, натянуть ей на голову капюшон, и они побежали к дому. Мэри с трудом закрыла дверь, заперла ее, а когда повернулась, то Анни уже сидела на диване. Она согнулась, кутаясь в мокрый плащ, и рыдала, закрыв лицо ладонями. Мэри оставила ее одну, а сама пошла на кухню ставить чайник. Когда она доставала чашки из буфета, погас свет. Дом погрузился в темноту.
— Мэри? — Анни, словно ребенок, испуганно позвала ее из гостиной.
— Сейчас я зажгу лампы, — откликнулась Мэри, пытаясь нашарить на столе спички. — Я вернусь через минуту.
Она оставила одну лампу гореть в кухне, а другую принесла в гостиную. Мэри выглянула в окно, но ничего не увидела в кромешной темноте. Даже маяк не мог ей подсказать, насколько близко подступила вода и как скоро им придется подняться наверх.
