их всё равно не поняла, да Лизы… Лиза не предаст). Ведь для подозрения достаточно того, что Лёша пришёл первым!
Мысль о том, чтоб незаметно снять агитку, снова появилась в голове…
«Нет! Нет! – сказал себе Двуколкин почти вслух. – Я не предатель! Больше я предателем не буду! Лучше пострадать! Пускай, пускай, они решат, что это я!».
Дрожащая рука взяла фуфайку, кем-то позабытую вчера. «Так, переодеваемся, цепляем «Машу» и идём работать, словно так и…» Из фуфайки выпала бумажка.
Белый, аккуратный лист обычного конторского формата, сложенный военным треугольником.
Внутри Алёша обнаружил ни больше ни меньше, как рецепт коктейля Молотова. «Для вонючего «Мак-Пинка» и машин его хозяев» – пояснялось ниже.
Едва только Алексей успел прочесть весь текст, как по коридору кто-то зашагал. Двуколкин, ни мгновения не думая, скомкал лист и, красный от стыда, засунул в свою сумку.
– Ты чего? – спросил кассир. – Эй! Плохо что ли?
Парень обнаружил Алексея распластавшимся на лавке, с красной рожей, ненормальным пульсом и замедленной реакцией.
– Здоров, – процедил Лёша, одним махом поприветствовав кассира и сказав ему, что не болеет.
– Видел там объяву? – спросил тот.
– Не я, – ответил Лёша.
– Что?
– Говорю, не я повесил, – отвечал Двуколкин, уже начиная понимать дурацкую ошибку.
– Да я не говорю, что ты, – бросил кассир.
Положив свой рюкзак, он скрылся. Алексей остался вновь один. «Баран, баран, баран! – застонал Лёша. – Трус! Придурок!». Пару раз он стукнулся о стенку головой… Но звук привлёк бы лишнее внимание. Чтобы хоть как-то отвести от себя подозрение, теперь уж несомненное, он встал, собравшись из последних сил, и двинул в зал. Мыть столики.
Там, в зале, первое, что бросилось в глаза, был лист белой бумаги на столе. Опасливо приблизившись, Алёша обнаружил там не что иное, как анкету для вступления в НБП.
Над этой вот анкетой, обалдевшего, молчащего, разинувшего рот, его нашёл кассир, пришедший вслед за Лёшей.
– Ничего не понимаю, – прошептал он. – Хм… «Прошу принять меня в члены Национал-Боль… Россия – всё…». Что это?
– Я не знаю, – сказал Лёша.
Вскоре появились призыв к стачке (из мармита) и инструкция о том, как эффективнее всего вести себя на митинге (была внутри контейнера для мусора). За десять минут до открытия все работники толпились там же, где кассир увидел Лёшу, и где Лёша обнаружил странную анкету.
– Охренеть! – твердила Ксюша то ли восхищённо, то ли просто в замешательстве. – Ну не, блин, охренеть вообще! «Стачку» тут какую-то придумали… Ха… Это типа «течки», что ль?
– Партии все эти… надоели, – мрачно бормотала Ира.
– Это не такая, – пояснил ей кто-то. – Не из толстопузых.
– Люди! Вы скажите мне, – твердил кассир Василий. – Это всё кто сделал?
– Я не знаю, – глупо повторял Алеша.
– Юр, это не ты? Хи-хи-хи-хи!
– Наверно, кто-то из вечерних. Из той смены.
– Да навряд ли…
– Кто сегодня пришёл первый?
– Лёха, ты?
– Ну…
– Люди, люди! – зазвучал вдруг голос Лизы. – Вы чего вообще? Пришёл тут Лёша, такой, да, в час ночи!? Что за чушь? Ну, кто-то из вечерних, по-любому!
– По-любому, из вечерних, – подтвердила Ксюша.
– Может быть, охрана?
В этот миг открылась дверь подсобки, из которой вышла менеджер Снежана.
Губы в светлом блеске ещё менее походили на улыбку, чем всегда, лицо было – хотя и трудно всё это представить – более надменно, чем обычно, белые (отбеленные) кудри (химзавивка новой технологии) казались мерзкими, как никогда прежде. А в руке была листовка – та, где «сраный бургер».
Помахав бумажкой перед персоналом, менеджер со злобой сообщила:
– Я, конечно, понимаю… Молодёжь, у вас гормоны, всё такое… Я пока как бы не знаю, кто это… Но можете не думать, что вам это сойдёт с рук! Тем, у кого по Фрейду… – что «по Фрейду», почему-то им не пояснили. – У кого по Фрейду это самое… Хочу сказать! Такой призыв – это как бы статья вообще-то. Так вот. Если только ещё раз увижу… Хотя что… И этого ведь хватит! Ну короче, тот, кто это сделал, может быть
